Леонид Красин написал Ленину, возражая против вмешательства политбюро в вопросы внешней торговли: «Что же это за несчастная страсть калечить, «переорганизовывать» всякое учреждение… Вместо того чтобы совершенствовать наши, конечно еще плохие, аппараты упорным, постепенным накоплением опыта, осторожными, обдуманными мерами, мы перетряхиваем все по три раза в год до основания и еще удивляемся, что дело идет плохо».
Но Сталин считал, что аппарат нужно периодически перетряхивать, чтобы чиновники не сживались со своими креслами. Партийных руководителей чуть ли не каждый год переводили с места на место. Один только Молотов железно просидел в кресле секретаря ЦК по организационным делам почти десять лет.
Соперничество с Кагановичем закончилось победой Вячеслава Михайловича в тот день, когда на праздновании двадцатилетней годовщины Октября доклад был доверен Молотову. Об этом событии было даже записано в «Кратком курсе истории ВКП(б)». Многие авторы пишут, что Молотов был единственным человеком, который не только на равных разговаривал со Сталиным, но даже осмеливался ему возражать. В реальности Молотов не только не смел возражать Сталину, но, напротив, всю свою жизнь угождал вождю, доказывая свою полезность. Он стал грамотным и надежным исполнителем сталинской воли во всем — в экономической политике, в дипломатии и в репрессиях. У Молотова, такого жесткого политика, было вялое рукопожатие слабохарактерного человека. Любопытная деталь.
В конце двадцатых члены политбюро спорили со Сталиным, иногда не принимали его предложения. Причем против него иной раз высказывались вполне преданные ему люди, такие как Серго Орджоникидзе. Для них Сталин еще не был вождем, а был первым среди равных. Ему приходилось считаться с их мнением.
Главной проблемой для Сталина стал Алексей Иванович Рыков, член политбюро и глава правительства, очень уважаемый и влиятельный человек. Сталин, пишет Олег Хлевнюк, не мог не думать о том, что выходец из крестьянской семьи, русский человек Рыков многим представлялся более подходящей фигурой для руководства Россией. В течение нескольких лет на Рыкова готовилась атака. Его обвиняли в правом уклоне, ОГПУ раскрывало липовые заговоры, участники которых «признавались» в тесных связях с Рыковым. Наконец Сталин почувствовал, что настал момент, когда он может Рыкова убрать.
В сентябре 1930 года он прислал с юга Молотову большое письмо: «Тебе придется заменить Рыкова. Это необходимо. Иначе — разрыв между советским и партийным руководством… Все это пока между нами. Подробно поговорим осенью. А пока обдумай это дело в тесном кругу близких друзей и сообщи возражения».
Однако члены политбюро советовали самому Сталину возглавить правительство. От их имени ему написал Ворошилов: «Самым лучшим выходом из положения было бы унифицирование руководства. Хорошо было бы сесть тебе в СНК и по-настоящему, как ты умеешь, взяться за руководство всей стройкой… Разумеется, можно оставить все (организационно) по-прежнему, то есть иметь штаб и главное командование на Старой площади, но такой порядок тяжеловесен, мало гибок… Я за то, чтобы тебе браться за всю «совокупность» руководства открыто, организованно. Все равно это руководство находится в твоих руках, с той лишь разницей, что в таком положении и руководить чрезвычайно трудно, и полной отдачи в работе нет…»
А Сталину в тот момент этого никак не хотелось делать. Почему? Во-первых, оставаясь лидером партии, он не нес прямой ответственности за экономические трудности. Во-вторых, переход в правительство означал бы фактическую утрату контроля над партийным аппаратом. В правительстве он погрузился бы в тяжелейшую работу, а партаппаратом руководили бы другие, что ослабило бы его контроль над страной и соратниками. Поэтому он наотрез отказался и настоял на назначении Молотова.
Все было разыграно как по нотам.
19 декабря 1930 года на пленуме ЦК Рыкову фактически не давали говорить. Только что назначенный заместителем главы правительства Валериан Владимирович Куйбышев сказал, что, пока Рыков руководит правительством, «это разлагающе действует на весь советский аппарат». Генеральный секретарь ЦК компартии Украины Станислав Викентьевич Косиор предложил освободить Рыкова от обязанностей председателя Совнаркома и председателя Совета труда и обороны, а на его место избрать Молотова. Вячеслава Михайловича освободили от обязанностей члена оргбюро и секретаря ЦК. Членом политбюро он, разумеется, остался.
Рыкова назначили наркомом связи, в феврале 1937 года арестовали, а в марте 1938-го расстреляли. Его жену, Нину Семеновну, которая являлась начальником управления охраны здоровья детей Наркомата здравоохранения, расстреляли через полгода после мужа.
«НЕУЖЕЛИ ТАМ НЕТ ВРЕДИТЕЛЕЙ?»
В годы репрессий Молотов вместе со Сталиным подписывал расстрельные списки. Сами они ни в кого не стреляли, они были убийцами за письменным столом. Иногда Молотов по собственной инициативе ставил против какой-то фамилии три буквы «ВМН» — «высшая мера наказания».
В январе 1930 года Молотов возглавил комиссию по подготовке раскулачивания. Он предлагал: «При проведении в течение ближайших двух месяцев (февраль — март) мероприятий, обеспечивающих выселение в отдаленные районы Союза, заключение в концентрационные лагеря, ОГПУ исходить из приблизительного расчета заключить в концентрационные лагеря 60 тыс. человек и подвергнуть выселению 150 тыс. хозяйств. В отношении наиболее злостных контрреволюционных элементов не останавливаться перед применением высшей меры репрессии…»
Молотов приложил руку и к делу маршала Тухачевского. На февральско-мартовском пленуме ЦК 1937 года, где речь шла о борьбе с врагами народа, нарком обороны маршал Ворошилов и начальник политуправления армии Ян Борисович Гамарник заявили, что положение в армии не вызывает тревоги, потому что после изгнания Троцкого из Красной армии уже вычистили сорок семь тысяч человек.
Но Молотов с армейским руководством не согласился. Он сказал на пленуме:
— Военное ведомство — очень большое дело, проверяться его работа будет не сейчас, а несколько позже, и проверяться будет очень крепко… Если у нас во всех отраслях есть вредители, можем ли мы себе представить, что только там нет вредителей? Это было бы нелепо, это было бы благодушием…
И вскоре началась большая чистка армии. Молотов был чудовищно холодным человеком, чужие страдания его никогда не трогали. Сразу после нападения на СССР Германии Международный комитет Красного Креста обратился к Молотову с предложением организовать обмен списками военнопленных, чтобы они могли известить родных о своей судьбе, писать им письма. Сталин разрешил Молотову дать согласие. Появилось сообщение, что в Москве откроется Центральное справочное бюро о военнопленных. В Анкаре и Стокгольме начались переговоры с представителями Международного комитета Красного Креста. Но потом в политбюро пришли к выводу, что попавшие в плен — это трусы и предатели и заботиться о них незачем.
Судьба пленных советское руководство никогда не беспокоила. В 1929 году на заседании политбюро решили: «Признать нецелесообразным участие в конференции по пересмотру Женевской конвенции о раненых и выработке кодекса о пленных».
Молотов отверг предложения комитета обменять тяжелораненых и снабжать пленных продовольственными посылками. Красноармейцы оказались единственными из пленных, которые не имели никакой защиты и не получали ни медицинской помощи, ни продовольственных посылок, оказавшись в нацистских лагерях. Затем Молотов вообще запретил советским дипломатам встречаться с представителями МККК.
Обращаться к Молотову за помощью вообще было бесполезно. Он приказал своим помощникам не включать письма репрессированных в перечень поступивших бумаг. Он не считал нужным кого-то миловать. Ведь массовые репрессии он не считал ошибкой. Это была политика, нужная стране.
Внук Молотова, Вячеслав Алексеевич Никонов, объясняя поступки своего деда, говорил мне:
— Они ждали войны и хотели уничтожить вероятного внутреннего врага.