– А ты обо мне вспоминаешь? – спросил он.
– Конечно. Как себя чувствуешь?
– Нормально. Почти так, как до аварии. Но ты думаешь обо мне? – с нажимом спросил он.
Я не хотела затягивать разговор, ведь «проверяющий» может еще раз позвонить и обнаружить, что телефон занят.
– Не хочу сейчас об этом говорить.
Макс оказался покладистым, сказал, что поговорим об этом при встрече, до которой осталось чуть больше недели, а сейчас ему пора, ведь из-за того, что долго не мог до меня дозвониться, у него чуть не сорвалась вечерняя прогулка.
– Целую, – сказал он на прощание.
– Пока, Макс, – бросила я.
Повесив трубку, я невольно улыбнулась. Я не могла долго сердиться на него, он таков, каков есть – ему нужно всех обаять и получить подтверждение этому, иначе он не успокоится. Мне всегда нравились «неправильные» мужчины, но этому пора положить конец. Впрочем, в данный момент это беспокоило меня далеко не в первую очередь, так как в первой очереди стояло то, что я ничего ему не рассказала о своих проблемах. Если бы он не упомянул о том, что у него закружилась голова, когда он не смог до меня дозвониться, я бы непременно всё ему рассказала. Ладно, бог с ним, как-нибудь сама выкручусь. Но ведь без помощи Арсения мне не обойтись, к тому же, надо предупредить его, чтобы ничего не говорил Максу.
У нас в офисе на всякий случай хранился запасной мобильник, оформленный на подставное лицо и снабженный всевозможной защитой. Именно с него я и позвонила Арсению:
– Ты можешь говорить? – спросила я.
– Сейчас нет, потом перезвоню. Ты откуда звонишь, у меня твой номер не определился, – почти прошептал он.
– Я тебе сама перезвоню. Во сколько?
– Через час.
Как я провела этот час, лучше не вспоминать. Я металась по офису, не находя себе места. Мне хотелось включить свет, телевизор и приемник, чтобы стало светло и шумно, а потом позвонить кому-нибудь и долго беседовать о чем-то хорошем и возвышенном. Когда этот бесконечный час подошел к концу, я набрала номер Арсения:
– Ты можешь говорить?
– Да, – нервно ответил он. – Нам нужно срочно встретиться.
– Скоро полночь, слишком поздно, давай поговорим по телефону.
Он настаивал на личной встрече, но мне не хотелось выдавать свое убежище, не узнав, как обстоят дела. Однако Арсений уперся, повторив, что это не телефонный разговор.
– Но вдруг за тобой следят! – воскликнула я.
Он заверил, что это исключено, а встретиться нам необходимо, он раздобыл сведения о постояльцах отеля, которые по телефону не передашь. Это окончательно сломило мое сопротивление, и я призналась, где нахожусь. Уже через секунду я об этом пожалела. Нужно было настоять на телефонном разговоре.
Ситуация с каждой минутой нравилась мне все меньше, и я в очередной раз пожалела, что не встретилась с Григорьевым. Во всяком случае, я бы уже знала, на каком я свете, а так – можно вообразить все, что угодно. Я включила монитор, на который передавалось изображение с камеры над входом. У меня уже глаза стали слезиться от напряжения, когда в поле зрения появился Арсений. Он вошел со двора, видимо, там оставил машину, мельком взглянул на камеру и позвонил в домофон. Я молча открыла. Мы встретились в прихожей в кромешной тьме.
– Включи свет, – сказал он.
– А если с улицы наблюдают за конторой?
– Включи, – устало повторил он. – Никто за тобой не следит.
Мы устроились на кухне, и он рассказал о своих действиях с того момента, когда мы расстались. Он уже собирался свернуть на Херсонскую, когда получил мое сообщение, так что сворачивать не стал, а, сделав небольшой крюк по району, отправился к себе на работу, где его и застал звонок Григорьева. Тот предложил пообедать в ресторане неподалеку, и Арсений согласился. Григорьев не стал ходить вокруг да около и спросил, как давно и насколько хорошо он меня знает. Арсений, в свою очередь, поинтересовался, с какой стати он интересуется временной официанткой. Тогда Григорьев сообщил, что я больше недели работала его секретаршей. Арсений, как смог, выразил удивление, после чего Григорьев и признался, что мое поведение показалось ему подозрительным, и он решил позвонить моему бывшему работодателю, но разговор с ним его не успокоил, так как тот, скорее всего, в глаза меня не видел.