Возле печки, на лавке лежал старик. На вид ему легко можно было дать лет двести, но Гараш знал, что крестьяне рано стареют, и не спешил с выводами.
Завидев гостей, хозяин медленно сел и, свесив ноги, принялся засовывать их в стоптанные опорки, стоявшие тут же, на полу.
– Доброй луны! – поклонился Гараш.
Старик глянул на него исподлобья, пожевал беззубым ртом и попытался нащупать точку опоры, чтобы подняться. Руки явно не слушались, а потому через некоторое время он прекратил бесплодные попытки и замер, точно в оцепенении, разглядывая посетителей:
– Давненько вас не видать! Совсем забыли старика!
Гараш покосился на Ришу. Та ошалело хлопала глазами. Теперь оставалось рассчитывать только на самого себя:
– Мы не забыли.
По сути это было правдой. Невозможно забыть того, кого никогда не видел.
Ответив так, Гараш надеялся, что услышав его голос, подслеповатый старик осознает свою ошибку, но тот неожиданно заявил:
– Забыли, забыли! Будто я не знаю! Что вам за радость со стариком-то воландаться?! А, коли явились, так, стало быть, надо чего! Говорите, чего надо или выметайтесь прочь!
Он потряс в воздухе сухим кулаком, но в этом жесте не чувствовалось угрозы. Скорее, отчаяние.
– Нам нужна лодка, – выдавил Гараш.
Он вовсе не был уверен, что обратился по адресу, но не видел пути к отступлению.
– Лодка! – крякнул старик. – Лодка им нужна, видали?! Ты бы, негодник о матери подумал!
Думать о матери было не время. Тем более что странный незнакомец, несомненно, имел в виду чью-то чужую мать.
– Вы нас с кем-то путаете, – не выдержал Гараш. – Мы здесь впервые…
Договорить он не успел. Старик вдруг забулькал горлом и принялся тереть глаза, приговаривая:
– Впервые! Видали, люди добрые?! Это в родительской-то хате! Да как же твой поганый язык повернулся такое сказать?! Как же глаза твои позорные не повылазили?! Глядит на родного батьку и в глаза брешет! А эта тоже хороша! Думаешь, я не знаю?..
Он вдруг затрясся, закашлялся и, скрючившись, точно от боли, сплюнул на пол:
– Изверги! Довели мать до могилы, теперь за меня принялись?! А вот и дудки вам! Не дождётесь, медвежьи потроха, такого подарочка!
Теперь Гараш окончательно убедился в том, что имеет дело с сумасшедшим.
– Мы лучше пойдём, – неуверенно проговорил он, взглянув на Ришу.
В любой другой ситуации стоило попытаться что-то изменить, но лишившийся рассудка человек не в ладу с самим собой. Такого ни в чём не переубедишь.
Старик вдруг встрепенулся, но, предприняв очередную безуспешную попытку подняться на ноги, снова обмяк и сгорбился:
– Я-те пойду! Пойдёт он, слыхали?! В тот раз был – печку не истопил. Коли и сейчас не вытопишь, окочурюсь от холода! А мне ужо дров-то не натаскать! Старый стал.
Гараш огляделся. Теперь обстановка предстала перед ним во всём трагическом убожестве. Одинокий старик погибает от холода! Его жена умерла, а дети… Кто знает, живы ли они?
– Риша! – Гараш снова невольно повысил голос, и незнакомец уставился на него в растерянности. – Принеси хвороста, всё, что сможешь найти, а я…
Не договорив, он поспешно вышел и направился к дому женщины, с которой недавно беседовал.
При его появлении хозяйка тотчас выскочила на крыльцо. Выходит, увидела издалека.
– Ну? – хитро прищурилась она. – Даст вам старик лодку или как?
"Никак",– хотел ответить Гараш, но сказал совсем другое:
– У вас хлеб есть?
– Откуда же хлеб-то?! – испугалась рыбачка. – Сами рыбьими плавниками перебиваемся, а у меня пятеро…
– Несите! – перебил Гараш, развязывая кошель.
Вид серебряных монет подействовал на женщину завораживающе:
– Ухи могу дать. Берите хоть горшок, я ещё наварю.
– Давайте ухи, – одобрил Гараш. – И ещё кое-что…
– Что угодно, ваша милость!
– Доски мне нужны. Немного. Штук пять-шесть.
– Где ж их взять-то?! Коли были бы, так я…
Гараш вытряхнул на ладонь ещё две монеты.
– Есть доски! – выдохнула женщина. – Вон, видите, сарайчик стоит? Отдирайте, сколько хотите, мне для добрых людей ничего не жалко!
Гараш замялся, и его смятение не укрылось от взора предприимчивой рыбачки:
– Может, ещё что хотели, ваша милость? Вы только скажите – враз исполню.
– Что стало с его семьёй?
– Вы про деда Парфима? Тут, ваша милость, поганая история вышла. Взяли они на воспитание девчонку. Чтоб мне не сбрехать…не то двоюродной, не то троюродной племянницей она его жене приходилась. Померли родители-то, осталась девка одна. А было ей от силы три годочка. Вот и пожалели, стало быть. А как взяли-то, тут у них и родной сынок родился. И такой, я вам доложу, славный мальчуган. Все соседи его любили! А девка-то выросла красавица! Прямо загляденье! Вот и стали их сватать с Парфимовым сынком. Ему-то почитай семнадцатый годок пошёл, а она и вовсе в девках пересидела. Ну, и пропал мальчишка. Она-то, Фардима, даром, что красивая была, а всё же ведьма, каких поискать. Все одно твердила: «Нам с Фролом не пристало в этой дыре век куковать!» Это она про нашу деревню, стало быть. Ну и уговорила мальчишку бежать за море, искать счастья. Сели они в лодку и тю-тю. Это уж мы потом узнали. А в тот день шторм начался, каких тут вовек не видывали. От лодки только щепки остались. Прибило их к берегу. Хозяйка Парфимова как те щепки увидала, так и слегла. Луны не минуло, как схоронили. А сам Парфим с тех пор умом и повредился. Всё ждёт, когда к нему сынок покойный пожалует, да уж не дождётся.