– Ну, а я почем мог это знать? – воскликнул Вадим, – я же тут не работаю.
Брат с сестрой буравили друг друга негодующими взглядами.
– Вот ты всегда так! – возмутился Вадим.
– Как? – нахмурилась сестра.
– Да вечно ты думаешь, что все вокруг знают то же самое, что и ты! – Вадим рубанул рукой воздух. – У нас в космопорту никакого антителепортационного поля нет. Ну, и как я должен был догадаться, что у вас тут включено антителепортационное поле? Я же спокойно телепортировался от будки охраны к твоему кабинету.
– Ну, так внутри института антителепортационного поля нет, – пожала плечами Кира, – оно вокруг института по периметру. Поле настроено так, чтобы никто не мог телепортироваться извне. А по коридорам ты можешь носиться, как угодно. В кабинеты ты можешь заходить исключительно по магнитным картам, так же, как и выходить только по ним. Так они отслеживают твои перемещения в здании. Это же не ангар с сеном для коров, а институт солярного топлива, стратегический объект.
– Ладно-ладно! – Вадим поднял руки, признавая поражение. – Все вокруг уже поняли, что ты трудишься в крутой конторе. Куда уж нам, со свиным рылом да в калашный ряд, как говорят в Мидгарде?
– Ой, вот только не надо тут бахвалиться эрудицией и знанием мидгардских поговорок, – не поддалась на подначки брата Кира.
– Я тогда пошел, – молодой человек направился к двери. – Поговорю с Ариной, а с тобой мы увидимся вечером в беседке у озера. Договорились?
– Да, встретимся у озера, – девушка тут же уткнулась в монитор, моментально потеряв интерес к разговору.
Вадиму оставалось только покачать головой, недоумевая, насколько все-таки его сестра увлечена своей работой. Хотя, если быть до конца честным, парень представил себя за штурвалом космолета и ухмыльнулся, вспоминая, как зверски мог огрызнуться на любого, кто осмелился бы его отвлечь.
Молодой человек коснулся магнитной картой пульта у двери, поражаясь, как сам не догадался о системе защиты солярного института, притворил за собой дверь и телепортировался к выходу. Попробовать сразу же «сигануть» наружу он всё же не решился. Впечатаешься вот так на лету в силовое поле, костей потом не соберешь. Хотя насчет костей, это, конечно, была старая шутка. Современные силовые поля обладали амортизирующим эффектом, способным погасить даже скорость света.
Миновав пост охраны, Вадим вышел за ворота на улицу и с удовольствием сощурился, улыбаясь солнечным лучам, как любимому домашнему коту. Вот она – его стихия, его солнце, его страсть. Его всегда удивляли верования мидгардцев. Как можно считать солнце неодушевленным предметом? Да любой малолетний ребенок в Ингарде с пеленок знает – у всего есть душа: и у дома, и у озера, и у дороги, что бежит через лесок. И, конечно же, душа есть у солнца – как же оно без души-то? Оно родилось, живет, светит, питается, а когда придет время, оно погаснет – умрет, как и любое другое живое существо во Вселенной. Когда-нибудь погаснет и внешнее солнце.
При воспоминании о Яриле в памяти Вадима всплыло серьезное сосредоточенное лицо брата перед его первым полетом к внешнему солнцу: вот он вскидывает руку в прощальном жесте, вот поднимается на грави-платформе к кораблю, вот медленно стартует его блестящий космолет, окутанный снизу всполохами пара и пыли. Говорят, что на Мидгарде все еще используют устаревшие технологии космических полетов, и ракеты стартуют с огромных космодромов, выжигая под собой огромные площади земли. Наверное, это выглядит очень страшно со стороны, подумал Вадим, уже звоня Арине.
Если бы Вадим был телепатом или мог видеть сквозь стены, в кабинете сестры ему предстала бы совсем другая картина, нежели рисовало его воображение. Кира уткнулась в монитор совсем не потому, что была увлечена работой. Вместо формул и схем на ее экране была фотография Олега. Его вдумчивый взгляд дышал надежностью и силой. Именно таким он и был – уверенным и сильным, в отличие от темпераментной старшей сестры и вспыльчивого младшего брата.
Кире еще только предстояло пройти это практически непреодолимое расстояние между намерением простить и настоящим чувством умиротворения, потому что для тех, что жаждет справедливости, прощение – это дремучие непроходимые джунгли. Девушке причиняла боль сама мысль о том, что кто-то уйдет безнаказанным после того, как убил, пусть и нечаянно, ее любимого брата.