— Умерли? — пролепетал Лиф. — Они все умерли?
— Они на твоей совести, — с ненавистью произнес Свен. — Они и тысячи других людей. Прежде чем вернуться сюда, я немало походил по Мидгарду и немало повидал. Повсюду войны. Где зима не уничтожила урожай и буря не унесла плодородную землю, люди ополчились друг на друга из-за куска хлеба или теплого одеяла!
— Но я в этом не виноват! — закричал Лиф.
— Не виноват? — злобно усмехнулся Свен, — Неужели? Разве не ты — Лиф, брат Лифтразила? Разве не ты — тот мальчик, которому суждено появиться ниоткуда и возглавить азов, когда настанут Сумерки Богов? Разве не о тебе сказано, что ты решишь судьбу Мидгарда? Что ж, — горько добавил он, — ты ее уже решил. Из всех людей, населявших Мидгард, уцелели немногие, и они единодушно проклинают тебя, Лиф!
— Это неправда, — пробормотал мальчик.
— Они тебя ненавидят, — продолжил Свен. — Все было хорошо, пока не появился ты. Когда ты ушел, зима не кончилась. Ты разрушил наш мир, Лиф.
— Но я… — Лиф не сводил глаз со Свена. «Ты разрушил наш мир, Лиф, — звенел в его голове голос Свена. — Ты разрушил наш мир. Все было хорошо, пока ты не появился».
«Но все это сделал не я, — в отчаянии подумал он. — Ведь именно боги начали войну, потому что думали, что это их судьба. Я тут ни при чем!»
Затем он услышал другой голос — голос из колодца Урд: «Это ваши боги. Вы их создали. Как они могут быть лучше вас?»
Теперь, стоя напротив Свена рядом с мертвой Скаллой, он вдруг понял, что хотел сказать ему колодец норны. Боги таковы, какими их создали люди: азы, с одной стороны, и огненные великаны Суртура — с другой. Сердца богов были полны ненависти и мести, потому что люди, создавшие их силой мысли и пробудившие к жизни молитвой, были точно такими же. «И если это так, — думал он, — тогда, возможно, будет справедливо, если они закончат свое существование так же, как и их боги. Азы только доведут до конца то, что с древнейших времен начали люди».
Не сказав больше ни слова, он повернулся, прошел мимо Свена, выбежал из дома и бросился к сараю. Дверь сарая была наполовину открыта, на снегу появились новые следы. Лиф не удивился, когда в сумерках сарая заметил движущуюся тень, которая вышла ему навстречу. Следом за этой тенью появилась вторая. Мальчик остановился и молча смотрел на обоих азов.
— Ну, Лиф, — помолчав, произнес Один, — ты решился?
— Да, решился, — ответил он.
Один кивнул, обернулся и поднял руку. Через секунду белое сияние снега поблекло под многократно превосходившим его блеском Бифрёста, опустившегося с неба крутой огненной радугой неподалеку от них.
Они сели на лошадей и поскакали вверх по радуге обратно в Азгард, навстречу Последней Битве.
Глава двадцать первая
ПОСЛЕДНЯЯ БИТВА
Под их ногами, как огромное, темное, многоногое животное, лежало войско. Оно медленно двигалось, словно ползло по направлению к золотисто-зеленой опушке леса. Над чешуйчатым панцирем этого животного воздух мерцал, как тонкий, не до конца рассеявшийся утренний туман, и если хорошенько прислушаться, то можно было услышать глухой шум и бормотание голосов, смешивающихся с шорохами леса. Лиф знал, что безобидное впечатление от войска обманчиво, потому что рассматривал его издалека. Тем не менее в нем была некая красота, подобная красоте океанского прилива, извержения вулкана или лесного пожара, если наблюдать это с безопасного расстояния.
Войско, похожее на чешуйчатое животное, состояло из многих тысяч воинов. Сжигая и убивая все на своем пути, оно двигалось по вечнозеленой равнине Азгарда, оставляя позади себя кровь и смерть. Тихое бормотание, звучавшее как шум далекого морского прибоя, было рокотом битвы — боевой клич, вырывавшийся из множества грубых глоток, звон стали, стук дерева и исступленное ржание лошадей. И все-таки это сражение было только прелюдией. Настоящая, решающая битва еще не началась.
Лиф обернулся. Рядом с ним, на самой высокой башне Гладсхайма, стояли Один, Тир, Геймдал и Тор.
Гладсхайм был последней из двенадцати крепостей азов. Другие уже пали.
Стены Химинбьёрга рухнули под первым натиском войска великанов. Идамир превратилась в дымящиеся развалины, та же участь постигла крепость Трудхайм, слывшую, по словам Тора, неприступной, и другие жилища азов, встретившиеся войску Суртура на его пути к сердцу Азгарда. Сражений как таковых не было. После падения Химинбьёрга по приказу Одина азы оставили свои крепости и вместе с воинами и прислугой отправились сюда, поэтому стены Гладсхайма теперь были набиты до отказа людьми и животными. Лиф чувствовал, как тяжело было всем, особенно Тору, сдать свои жилища без боя, но решение Одина оказалось единственно верным. Если бы они маленькими группами выступили против огромного войска великанов и демонов, то совершили бы роковую ошибку и заранее обрекли бы себя на поражение. У азов оставалась одна-единственная, хотя и крошечная, возможность: собрать вместе свои силы и в открытом сражении победить полчища Суртура.