Николай встал, хрустнул суставами, подошел к весовщику:
- Можно вас на минутку?
Тот ответил со свирепыми черными икринками в водянистых глазах:
- А здесь нельзя?
- Нет.
Весовщик встал и шагнул за Николаем. Затем, будто что-то вспомнив, вернулся, забрал халат и на ходу напялил его на себя, застегнул на все пуговицы.
Отойдя на довольно большое расстояние, они остановились, Николай кивнул в сторону Мулатки:
- Это моя девушка.
Весовщик все понял с самого начала, поэтому, уходя "на минутку", и забрал халат. Взгляд его был тяжел и насмешлив. Он сказал веско, но устало и неожиданно печально:
- Это не твоя девушка... Она тебя не знает.
Николай не готовый к такому повороту, стал быстро придумывать новую версию. Стараясь выглядеть увереннее, он зачем-то посмотрел вдаль, невольно прищурился:
- Это... Это моя. Я ее...
- Я ее неделю вижу, - бесцеремонно оборвал его весовщик. - А ты позавчера нарисовался.
- Я!... - в свою очередь оборвал его Николай, несколько возвысив голос. - Ее!... - он поднял верх указательный палец, внимание: - Я ее охраняю. - Он натянуто улыбнулся: - Подруга моего шефа. Да, - она меня не знает. - Он оглянулся и, понизив голос, завершил: - Так надо.
Весовщик засмеялся, покачал опущенной головой. Смех был намеренно фальшивым и поэтому зловещим. Затем резко перестал выталкивать из себя воздух, вскинул голову, приложил ладонь козырьком возле лба, как будто, защищаясь от солнца, хотел как можно лучше рассмотреть лицо соперника. Из-под тени ладони - гневные точки, но спокойный голос:
- Ты не охранник. Взгляд не собачий. Правда, хребет гнилой. - Он двинулся к своим весам: - А, между прочим, за такой взгляд отвечать надо. А хребет-то... - цок-цок-цок!... - пощелкал языком, будучи уже спиной к Николаю.
- Перед кем отвечать? - бесстрашно и вызывающе, но с откровенным удивлением спросил вслед Николай.
- Вообще... - не оборачиваясь, бросил весовщик.
Между Николаем и Мулаткой установилась почти ощутимая связь, по напряженной и уже обоюдоострой, как двухконечная стрела, силовой линии. Николай чувствовал - Мулатка благодарна ему за такое поведение, возможно, это стало для нее откровением в ее взрослом и, казалось бы, знакомом мире, который с раннего детства виделся жестоким сверху и донизу. Он понимал, что сегодня Мулатка ждала от него чего-то, возможно, самого простого слова. Но Николай, находясь в состоянии эйфории от удавшегося эксперимента, от победы, упиваясь властью: над ситуацией, над временем, над суетой, - смаковал минуты уходящего дня, в котором он был уже вместе - да, да, вместе с этой красивой смуглой девушкой. Еще немного, и - виктория, он - господин.
Таял день, сегодня Мулатка задержалась на пляже гораздо дольше обычного. Остался и Николай. Наверняка, она знала, что он остался из-за нее. Она лежала лицом к закату, на боку. Одна рука - локоть в песке, ладонь чашеобразным лепестком, - опора для русого снопа. Другая - спокойным крылом вдоль тела. Спиной к мужчине, который оберегал ее покой.
Сейчас, хозяйским взглядом обводя прибрежный мир: море, отроги бухты, пляжную арку, горы, начало сквера, - Николай искал признаки того таинственного круга, пленником которого, как представлялось, он недавно оказался. Не находя этих признаков, блаженно улыбался. Своим умением, выдержкой, мудростью он нейтрализовал влияние той замкнутой геометрии, оставив на память ее сердцевину, подчиненный драгоценный предмет, смуглую фигурку, концентрат чуда, которым вскоре будет счастливо обладать...
Сейчас он вспомнил своих прежних женщин. Ему всегда было непонятно: почему союзы были так непрочны? Уходя, они упрекали его - каждая по-разному - в... В чем только его не упрекали!... Это несправедливо. Действительно, по большей части женщины доставались ему легко. Да, он не испытывал к ним долговременного трепета... Но от этого он не относился к ним менее корректно. С начала союза с ним они непременно становились обладателями того, что у него на данный момент имелось. Он лез из кожи, чтобы одеть их в лучшую одежду, посадить в хорошую машину, ввести в престижные дома. Он делал из них "конфеток" - в глазах посторонних, разумеется. (Справедливости ради благодаря этим временным стимулам, он и сам достигал какой-то следующей ступени не только в обществе, но в творческом осознании собственного "я"... Однако сей факт, в его внутренних монологах-спорах с оппонентками, имел статус второстепенных подробностей и поэтому не попадал в разряд контраргументов.) ...Он получал искреннее наслаждение, когда замечал, что его подругами восторгаются, особенно если эти восторги исходили от личных неприятелей. И при этом его никогда не мучила ревность. Это ли не показатель его принадлежности им!... Однако... Больше всего его поразили слова последней женщины-подруги: "Николай, от себя не убежишь!..." Как ему показалось, без всякой связи, бессильное желание уколоть, в результате абсурдная фраза. Бред! Никуда он не собирался убегать. Наоборот, если временами его что-то окрыляло, то это было стремление не от себя, а куда-то, к чему-то, но - с багажом прежнего: чтобы он старался вероломно избавится от того, кого выбрал в спутники?!... Нет... Или просто до этого не доходило? Может быть, но факт - во всех случаях инициаторами разрыва связей были они...
Пока он думал о прошлом, стемнело. Огляделся: Мулатки рядом не было. "Завтра придет", - подумал Николай и поймал себя на мысли, что подобная уверенность всегда имела место в его отношениях с женщинами. Он не препятствовал уходам, не догонял. И, как потом оказывалось, ошибался, - они никогда не возвращались. Почему-то уходили, оставляя все, чем владели по его милости, голыми, как из чумного дома. Как будто за месяцы общения с ним становились целомудренными, хоть нимб надевай вместо шляпки. Это было самое удивительное в его разводных историях. Но ведь случай с Мулаткой - особый. Она придет завтра. Придет, - он чувствовал, что держит ее крепко.
Мулатка исключение. Она не избалована жизнью, она знает цену вниманию, она будет обожать его, своего благодетеля. Она уже поняла, что он неповторим... Даже без всяких атрибутов материального благополучия. Еще есть время, он дождется, когда она сама обратится к нему. Это будет признанием победы, равносильно падению в объятья, он великодушно подставит руки...
На следующее утро Мулатка не пришла. Николай весь день ждал, что она вот-вот появится: сначала разденется, потом повяжется косынкой, словно зашториваясь от назойливого мира, и станет читать свою книгу... Мало ли что, ездила в город, развлеклась, сделала покупки, приехала поздно. Так он себя успокаивал, возвращаясь вечером домой. Подспудно же накатывало мерзкое ощущение, испытанное однажды в хищном отрочестве, после, казалось бы, удачной "рыбалки" за городом... Глухой, удавленный взрыв дорогостоящей толовой шашки - и две дюжины крупных сазанов белобрюхо поднялись со дна, чтобы стать его добычей... Тогда деревенские мальчишки украли у него весь мешок с богатым уловом, пока он блаженно купался, отдыхая после рискованных трудов. Помнится, блестя мокрыми мускулами, толкая рядом велосипед с проколотыми шинами, он возвращался лунной дорогой, от обиды и бессилия по-звериному воя. Кляня себя за нерасчетливость, недальновидность, он думал, что, вернись все обратно, добровольно отдал бы каждому из тех сопливых пацанов по рыбине, как дань, только бы они не лишали его рыбацкой гордости... И сейчас, предчувствуя непоправимое, он готов был отказаться от многого, лишь бы Мулатка осталась еще на пару дней в этом проклятом, вонючем поселке на краю грязной лужи под названием море!...