Сюда, в край полярных сияний и дешевого пантокрина, и подался наш уже пожилой Одиссей, минусуя себя от своей ячейки общества, от жены и детей, оставляя Черноморскую обитель только для отпускных наездов. К тому времени реальная ценность главы семейства для остальной части «ячейки» окончательно обозначалась и отсчитывалась исключительно в материальных эквивалентах, поэтому у Богдана здесь, на Севере, не было проблемы «воссоединения» с семьей. Формула успеха, как он говорил, упростилась: получи зарплату отошли перевод. Оказалось, что решение данной нехитрой формулы имело в результате потрясающий взлет котировки главы семейства в глазах жены, детей и подраставших внуков. Успех, который, — со вздохом констатировал Богдан, несколько противореча сообщенному о себе ранее, — пришел только «в окончательно зрелые годы». И теперь Богдан черпал вдохновения для скрашивания тундровой повседневности единственно из нафталиновых полотен своего богатого прошлого.
Причем, тема взаимоотношения полов осеняла его наибольшим творческим вдохновением.
— Жена, Вася, она — как заземление. А ведущая роль должна принадлежать — кому?
— Кому, — мужу, конечно. — Это простой для Васи вопрос, он хототнул и качнул головой: дескать, что за вопрос такой простой.
— Молодец, Вася. Молодец. — Богдан снисходительно покивал: то ли еще будет. — Конечно, мужу. Тебе, то есть. Ты, если правильно подходить, возле жены, по идее, — как фаза около надежного нуля. Говоря нашим с тобой профессиональным языком. Но тут, главное, не коротнуть и окончательно не занулиться. Вообще, мужика, Вася, можно сравнить и с конденсатором тоже. Ему, в образном смысле, разрядка нужна. Вот я, к примеру, когда трудился массовиком, как говориться, затейником на Черноморских берегах. Эх-ма!.. Трудился буквально в поте лица.
Богдан на несколько секунд уронил в ладонь лицо, которое, по версии рассказчика, часто покрывалось трудовым потом, и остановился в центре комнаты. До этого он возбужденно мельтешил в своем классическом кружении:
— А кругом, — он развел руки в стороны, — сам представляешь, прекрасная половина человечества… Вся в плавочках да шортиках. Жизнь обнажена, жизнь, как говорят драматурги, — в бикини. Отказывать себе — значит глумиться над прекрасными порывами природы. Запросто может произойти безвозвратный пробой жизненно-важных обкладок конденсатора. Даже супруга потом не спасет со своим глухим заземлением. Резонный вопрос: в чем выход? А выход, Вася, в кон… нет, совсем не то, что ты подумал: в конспирации. Способов — великое множество, целая подпольная стратегия. Поэтому, чтобы беседу не засорять, всего один пример из этого неиссякаемого реестра…. Одним словом…
Богдан прекратил хождение и возвратился на свой «топчан». Глядя перед собой невидящими глазами, засучил трико до коленок, как будто предстояло преодоление какой-либо водной преграды. Может быть, ему вспомнился морской берег, и операция с брючинами была безотчетной.
— Одним словом, Вася, сбрасываешь, например, в течение рабочего дня свое давленьице по обоюдоострому согласию. С какой-нибудь мини, по полной макси… Тут без подробностей, Вася. Не обижайся. Опускаю ввиду подорванного годами вестибулярного аппарата. В глазах темнеет и в обморок клонит от подробных воспоминаний.
Богдан прикрыл веки, взялся за голову и осторожно покачал ей в стороны. Вероятно, это была демонстрация нынешнего, несколько запоздалого, бережного отношения к некогда подорванному здоровью.
— В общем, вечером… А вечер, Вася, в любом случае, увы, непременно наступает. Вечером пора идти ночевать — домой. К родному, так сказать, якорю. К надежному бордюру семейного тротуара, а… А конденсатор-то при этом уже вполне логично разряжен. Выход?.. Ну, вот, что бы ты делал в такой ситуации?
— Ничего. — Ответ у Васи неодобрительно-угрюмый. — Ситуации не было. Я вообще никогда…
Богдан перебивает:
— А я тебе опишу типичные ошибочные, фраерские, как говорят на Черном море, действия семейственного Донжуана. То есть Лжедонжуана. Таковой фрайер, без всяких объяснений или с явно неубедительной аргументацией, отворачивается от жены к стенке… И спит. Спит! Молча! Результат: обиды, зародыш несправедливых сомнений, зерно разлада на благодатную почву.