— Вы опять о чем-то задумались, — напомнила о себе старушка. — Чай совсем остыл. Можно, я закажу еще чайничек? Это прелесть. — Она резво привстала и изящно, звонко щелкнула пальцами правой руки, подняв ладонь на уровень лица. Громко обратилась к невидимому официанту: — Эй, где вы там! Молодой человек!.. Я тоже заказываю чай. Заказ аналогичный предыдущему!..
Павел опять не удержался и улыбнулся, так комично выглядела соседка. Сквозь эхо воспоминаний, из которых он только что вышел, улыбка получилась вымученной, он сам это чувствовал.
— Вы смеетесь над моим ископаемым жестом? — она повторила щелчок. — Это я для вас… Вы часто грустите. Не надо, уверяю вас. Вы мне не поверите, но я уже, какой бы не была причина вашей тайной печали, сопереживаю вам. Чем бы я могла вам помочь? Все это глупо, конечно, это, простите, возрастные сантименты… Но в принципе, кто-то должен… Я — конечно, вряд ли. Не тот запал… Даже на это, — она опять сделала движение пальцами, на этот раз они издали только шелест, — нужна энергия. А вот если бы…
Она повертела маленькой седой головкой, раз за разом устремляя обеспокоенный взгляд туда, где только что играли женщина и мальчик.
Неразлучная парочка снова оказалась совсем рядом. Женщина и мальчик уже сидели на корточках у водоема с форелями, которые, возвышаясь темными спинками из мелкой воды, вяло уворачивались от ручонок мальчика. Иногда мальчик звонко смеялся и хлопал ладошкой по воде. При этом его мама зажмуривалась и смешно трясла каштановой челкой в сверкающем бисере мелких брызг.
— У меня к вам предложение… Вернее, просьба, как к рыцарю… Здесь не так уж много особей одного с вами полу, а уж рыцарей!.. — не знаю! По крайней мере, — не созерцаю.
Павел с шутливой готовностью распрямил спину и склонил голову на бок: само внимание.
— Давайте сегодня вечером… Закажем столик, к примеру… — она покосилась на тех, кто играл с форельками, — скажем, на… четверых. И кого-нибудь пригласим в качестве третьего и четвертого. Просто так, как бы между прочим, случайно. Это ведь классика — в том, что иногда только маленький шаг отделяет нас от великого. Но вот сделать его — не всегда хватает смелости. Мешают условности. Извините за нравоучительный пафос.
Павел изобразил, как мог, шутливую мину:
— Понял. Прямо так, как в классике, подойдем к случайному прохожему и предложим, без лишнего пафоса, — он отвернул голову в сторону, хрипло обращаясь к невидимому прохожему: «Третьим будешь?»
Старушка поддержала игру и отвернулась в сторону противоположную: «А четвертым?..» С тем же хрипом. По всему было видно, что в молодости этот ныне седой милый одуванчик был неутомимым генератором идей, возможно, отчаянных.
— Эта? — женщина смеется вместе с мальчиком. — Эта? Ну, же, сынок! Эта? Смотри, какая красивая, спиночка блестит!..
Бывший офицер и старушка невольно умолкли, залюбовавшись воплощением непосредственности, покоя и счастья…
— Эта? — очередной раз восклицает женщина, и, услышав утвердительный ответ, облегченно показывает официанту пальцем на рыбину: — Вот эта.
Гарсон, на секунду загородивший каштановую голову стриженым затылком, ловко выхватил сачком из воды трепыхающуюся форель и унес, оставляя на кафеле мокрый след, в глубь стеклянной веранды.
Слышен характерный шум разделки, затем запах жареной рыбы. Женщина и мальчик сидят за соседним столиком в молчаливом ожидании и, влюблено глядя друг на друга, улыбаясь, чуть поднимая подбородки, втягивают в себя аппетитный запах. Кажется, ее красивые ноздри при этом страстно, плотоядно подрагивают.
…Зачем они в ту ночь развели костер!
Он ушел в сторону перевала с биноклем, не терпелось увидеть конец своего мучительно пути. В тот момент, когда он уже разглядел редкие огни города, сзади ухнуло что-то большое и страшное. Сразу ли он понял, что это взрыв гранаты? Или это понятие пришло позже, в снах? Трое ребят, кроме того, кто остался дозором у костра, спали в небольшой пещере. Взрыв получился удавленный. Когда он прибежал туда, все было уже кончено и спокойно: вход в пещеру завален, а дозорный лежал со вспоротым животом, с куском печени во рту (как оказалось — собственной), его внутренности шипели и лопались в угасающем костре, источая едкий дым и тошнотворный запах — смесь жареного мяса и фекалий.
Павел навалился локтями на столешницу и закрыл глаза, устало прислонив лоб, покрывшийся испариной, к сжатым кулакам.