Так получалось, что физики, коллеги по НИИ, где он решил начинать свою карьеру после окончания политехнического института, считали его «лириком» и «чудиком». За то, что всерьез увлекался живописью. За то, что не принимал близко к сердцу науку. За то, что при этом «лепил», по его собственному выражению, небольшие изобретения, не принимая руководство в «соавторы». За то, что делал, так же «лепя», диссертацию — особенно не напрягаясь, «между прочим», с внешний холодностью — в укор показной озабоченности коллег. А также — с демонстративной самостоятельностью, без использования чужих текстов, без участия с сабантуях в ресторане и на природе, которые были неотъемлемой частью жизни института и так же служили показателем покорности перед «Ее Величеством научной Иерархией». Пришло время, и карающий меч «Ее Величества», описав формальную траекторию, подрубил инородный нарост на холеном теле официальной науки: «лирическую» диссертацию и все, что было с ней связано в данном заведении. А именно — самого «лирика-чудика», несостоявшегося кандидата наук, подведя обидному «сокращению», навсегда лишив его «научного» фундамента в данной провинции и желания когда-нибудь впредь доказывать свою состоятельность и оригинальность фальшивыми «защитами» и «степенями»…
Вслед за этим — неожиданная удача: мелкий бизнес, насколько близко связанный с его предыдущей деятельностью в НИИ, настолько же далекий от науки, стал давать неплохие средства для существования и достаточно времени для любимого увлечения — живописи…
Отец — прочное звено инженерной династии — не одобрял его «художеств», считая увлечение сына родовой аномалией. Причем в этом мнении предок был настолько категоричен, как будто эта «аномалия» являлось невыигрышным показателем его состоятельности, как родителя, притом, что Николай все-таки добывал хлеб насущный инженерской практикой, а не продажей картин. Николай никогда не мог даже частично согласиться с отцовским отрицанием его любимого хобби, проявившегося, кстати, довольно поздно, в юношестве. Рассуждения отца в этом вопросе были лишены последовательности и ясности, что для него было не характерно: сплошные эмоции и недоговорки. Возможно, раздражение отца было следствием хронически не удававшихся брачных опытов сына: не было ни постоянных невесток, ни внуков… (Дочь, выйдя замуж за иностранца, уехала за границу, нарожала иноязычных детей — недоступных для деда территориально и духовно.) Николай определил для себя это брюзжание, эту «дамскую логику» наличием у отца некоторого женского начала, приобретенного после ранней смерти жены, матери Николая, когда приходилось жить родителем в двух ипостасях. Но, внутренне отмахиваясь, из сыновнего уважения он все же приводил практическую — как ему казалось, в угоду инженерному стержню отца мотивацию: его как автора признают (известность, связи), а картины — иногда даже покупают…
Хотя, конечно, о признании и известности — об этом можно было говорить с большой долей горькой иронии…
В одно время Николаю показалось, что он открыл новое направление в изобразительном искусстве. Нет, сказали ему нейтральные столичные эксперты, это всего лишь вариация на известную тему, попытка разработать собственный метод. После этого «нет», памятуя о том, что количество непременно переходит в качество, он зашел в поисках метода настолько глубоко, что его картины стали характеризовать как абсурдные. При этом, с легкой руки одного якобы перспективного местного «марателя», в телеинтервью на городском телевидении допустившим критический выпад в адрес Николая, пошла гулять сентенция: «Один провинциальный художник, наш с вами земляк… извините, забыл фамилию… Так вот, он, конечно, большой оригинал, но абсурд как художественное направление открыт задолго до… Извините, забыл в каком веке». Заключительный вердикт худсовета центральной картинной галереи (председатель — спившийся, но непререкаемый, ревнивый мэтр периферийного масштаба), где намечалась эксклюзивная выставка Николая с экспозицией картин десятилетнего периода работы, вместе с главным — «Отказать!» — бил уничтожительным (в формулировке мэтра): «Для того, чтобы создавать что-либо новое из обломков некогда существовавшего, необходимо знать происхождение материала, его физико-химическую структуру, геометрию обломков. Без знаний перечисленного, сиречь без уважения к классическим канонам, получается — груда, куча…»