Маленькая Эди Герцен, будущая львица, уже научилась реветь.
Мать бросила пакеты, схватила дочку, обняла и стиснула (снова думая, почему же Эди такая твердая?). Она утешала девочку, а в груди, как яйцо в бурлящей воде, кипела вина, какое-то двойственное чувство. С одной стороны, хотелось поскорей успокоить Эди: все пройдет; через пять минут, пять лет и полвека она об этом не вспомнит. И в то же время хотелось разрыдаться самой: она знала, что не забудет день, когда уронила банки ребенку на пальцы.
— Дай посмотреть, — попросила мать, но Эди ревела, мотая головой, и прижимала к себе кулачки. — Иначе мы не узнаем, что там такое.
Девочка рыдала и прятала руки. Соседи выглядывали в коридор и захлопывали двери, увидев, что это всего лишь толстушка из квартиры 6D капризничает и плачет, как это водится у детей. Мать целовала, упрашивала. Мороженое таяло. Неделю спустя один ноготок посинеет и выпадет, и по сравнению с визгом, который поднимет Эди, сегодняшний рев покажется сущим пустяком, но пока этого никто не знал. Шрамов не останется, хотя в жизни Эди их будет еще немало, однако сейчас никто не знал и этого.
Мать посидела, обнимая дочку, а потом прибегла к последнему средству. Взяла с пола булку ржаного хлеба в оберточной бумаге, еще теплую — ее испекли у Шиллера на Пятьдесят третьей улице не больше часа назад, — оторвала кусок и протянула девочке. Та и ухом не повела, продолжала всхлипывать, затаив обиду.
— Ладно, — сказала мать. — Мне больше достанется.
Много ли времени прошло, прежде чем Эди протянула к еде дрожащую руку? Прежде чем ее ротик приоткрылся выжидательно и робко, как у птенца? Хлеб. Жаль только, без ливерной колбасы. Мечты об эльфах. Скоро ли она показала другую руку — розовато-сине-лиловую, с кровью вокруг ногтя на указательном пальце? Прежде чем мама покрыла эту руку поцелуями?
Пища создана из любви и дарит любовь, и если ей можно утешить плачущего ребенка, тем лучше.
— Понеси меня, — попросила Эди, и на этот раз мама не смогла ей отказать.
Вверх по ступеням, четыре пролета, на шее — сумка с книгами, которая немного ее душила, в одной руке — пакеты с продуктами, в другой — любимая дочка, Эди.
Подлость
Через неделю матери Робин, Эди, предстояла новая операция. Такая же, на другой ноге. Все повторяли: «По крайней мере мы знаем, к чему готовиться». В баре через дорогу от дома Робин и ее сосед снизу, Дэниел, пили за успех. Было холодно, в Чикаго наступил январь. Только чтобы перейти улицу, Робин натянула на себя пять одежек. Дэниел уже наклюкался. Ее мать режут в год по два раза. Ваше здоровье!
Бар был обыкновенный, ничем не примечательный. Робин всегда мучилась, объясняя, где он расположен. В единственном окне сияла неоновая вывеска, однако на двери не было никакого номера. «Между двести сорок вторым и двести сорок шестым», — говорила Робин, только почему-то сбивала всех с толку. Всех, кроме Дэниела. Тот знал дорогу.
— За операцию! — Дэниел поднял кружку.
Сегодня он пил темное. Обычно выбирал желтое или янтарное, но сейчас была зима.
— Это какая нога, левая или правая?
— Представляешь, даже не помню. Будто специально забыла. Ужас, правда? Я, наверное, скотина.
Гром грянул неожиданно, хотя исход был вполне предсказуем. Эди не соблюдала диету, не делала упражнений и за десять лет заработала ожирение. Два года назад у нее обнаружили диабет. Диабет и плохая наследственность привели к поражению артерий. Сначала в ногах покалывало, затем началась постоянная боль. Робин видела эти ноги после первой операции — от их синюшного оттенка ее чуть не стошнило. Почему мать вовремя не обратила внимания? И где был отец? Как вышло, что никто не заметил? Хирург вставил в ногу металлическую трубочку, стент, чтобы восстановить кровоток. (Робин не понимала, куда же раньше девалась кровь, если она не текла?) Сначала доктор предложил сделать шунт и всех перепугал. Он и теперь не отказался от этой мысли, если верить Бенни, брату Робин. «Скоро может стать хуже, — сказал ей тот, — нас предупредили». Однако Эди договорилась с врачом. Обещала взяться за ум, делать все, чтобы выздороветь. Она тридцать пять лет проработала юристом и умела защищать свои интересы. Прошло полгода, ничего не изменилось. Эди пальцем не шевельнула, чтобы себе помочь, и вот они вернулись туда, откуда начали.
— Мне не все равно, — сказала Робин. — Просто сил нет на это глядеть.