– Включая пять моих, – добавил мистер Кримм. – Две были в отпуске, а остальные три официально уволились и уехали. Но все они вернулись, вместе с детьми, и просто свалились нам на голову. «Мы сюда пришли, здесь и останемся, теперь найдите, где нам жить». Отдел кадров уже готов сдаться, и меня это не слишком удивляет. Сразу было ясно, что добром это не кончится. Отправить девиц назад силой не получится – они снова вернутся на следующий день. И чтоб мне провалиться, если я знаю, как я утрясу все это с Министерством финансов, когда на это наткнутся их ищейки.
– Об это можете не беспокоиться, мистер Кримм, – заверил его Бернард. – Мы тоже не сидели без дела, хотя это было и непросто. В ближайшие дни мы пригласим вас на совещание; большего я сейчас сказать не могу.
– Крайне рад это слышать, – сказал мистер Кримм. – Я до сих пор не понимаю, почему военное ведомство заинтересовалось детской проблемой. Всем нам трудно это понять… – Он вопросительно подмигнул. – Нет? Не сейчас? Ну что ж… великую тайну раскроет Время.
– Вы сказали, – напомнил Бернард, – что они снова вернутся на следующий день.
– Я просто так выразился, – ответил мистер Кримм. – Я хотел сказать, что если бы мы отправили назад матерей без детей – что, собственно, проблему вовсе не решает, – природный инстинкт, вероятно, заставил бы их вернуться на следующий день; но если бы мы попытались отправить их вместе с детьми, они вернулись бы в тот же день. И вот здесь, боюсь, мы начинаем расходиться во взглядах. – Он посмотрел на доктора, который промолчал, и продолжил: – Видите ли, когда им предлагают забрать детей, они в один голос отвечают, что не могут, потому что дети им не позволяют… Теперь я верю, что они имеют в виду именно то, что говорят, в то время как доктор Уиллерс…
– Прежде чем я возражу, – перебил его доктор, – я хочу, чтобы вы, полковник, знали, что я тоже верю, что они имеют в виду именно то, что говорят. Однако, по моему мнению, это явление субъективно – то есть им оно кажется реальным, хотя фактически и объективно оно не существует. То, что сейчас имеет место в Мидвиче, – обыкновенный случай массовой истерии после длительного нервного напряжения. Синдром проявился в форме коллективной галлюцинации, что в нынешних обстоятельствах никого особенно не удивляет. Меня – в первую очередь, и я лишь рад тому, что это выразилось в такой спокойной, а не в острой или даже опасной форме.
– Мой дорогой Уиллерс, – сказал мистер Кримм. – Почти дюжина этих золотоглазых детишек разъехалась по всей стране. Теперь все они снова в Мидвиче. Что же касается коллективной галлюцинации, то у нее должен быть некий источник; но – каждая из матерей, еще не увидевшись с остальными, заявляла, что она была «вынуждена» привезти ребенка назад.
– Что значит «вынуждена»? – спросил Бернард.
В этот момент Джанет почувствовала, что ей пора включиться в разговор.
– Я встречалась с этими женщинами, – сказала она. – Все они говорят, что у них вдруг возникло какое-то неприятное чувство, ощущение какой-то потребности, и при этом они откуда-то знали, что это пройдет, когда они вернутся сюда. Они описывают это чувство по-разному: некоторые говорят, что оно было похоже на голод или жажду; одна вспоминает, что пыталась скрыться от страшного шума, напоминавшего шум заводского цеха; другой казалось, будто ее душат; дочь Зеллаби рассказывает, что ее преследовал невыносимый ужас. Но что бы они ни ощущали, был только один способ от этого избавиться – вернуться в Мидвич.
– За исключением, по-видимому, мисс Лэмб, – заметил Бернард.
– В том числе и мисс Лэмб, – подчеркнула Джанет, – только ее ребенка привезла мисс Латтерли. Они жили в Истбурне, и там мисс Лэмб попала в больницу с приступом аппендицита. После операции мисс Латтерли навестила ее и взяла с собой ребенка. Почти сразу мисс Лэмб забеспокоилась. Ей хотелось немедленно выписаться и привезти ребенка обратно в Мидвич. Это было, конечно, невозможно, но беспокойство ее все росло, пока мисс Латтерли не сочла за лучшее уйти, унеся ребенка с собой. Однако некоторое время спустя мисс Латтерли сама внезапно ощутила непреодолимое желание привезти ребенка обратно. Она позвонила мисс Лэмб и рассказала ей об этом – та, по-видимому, все поняла и сразу же согласилась. Мисс Латтерли приехала в Мидвич, оставила ребенка у миссис Брант, а сама вернулась в Истбурн к мисс Лэмб, после чего, насколько я понимаю, ни одна из них не испытывала больше ни беспокойства, ни каких-либо неприятных ощущений.
– Понятно, – сказал Бернард, вопросительно глядя на доктора.
– Если, – мрачно сказал доктор Уиллерс, – если мы будем принимать на веру все россказни старых баб – и молодых тоже, – мы далеко зайдем. Не нужно забывать, что большая часть того, что делают женщины, не требует от них сколько-нибудь заметного умственного напряжения; в их мозгах царит такая пустота, что самое ничтожное семя, попав на эту почву, способно породить чертовски буйные всходы. И нас не должны удивлять взгляды на жизнь, в которых искажены все пропорции, суждения лишены логики, а реальность подменена символами.
Что мы имеем в данном случае? Некоторое количество женщин, ставших жертвами невероятного и до сих пор необъясненного феномена, и некоторое количество родившихся в результате этого детей, чуть-чуть не таких, как обычные дети. Как известно, каждая женщина желает, чтобы ее собственный ребенок был совершенно нормален и в то же время превосходил всех прочих детей. Так вот, когда какая-то из наших женщин оказывается изолированной от остальных вместе со своим ребенком, она все чаще начинает замечать, что ее золотоглазый ребенок, в сравнении с другими, которых она видит, не вполне нормален. Она подсознательно пытается не допустить подобных мыслей, но рано или поздно ей приходится либо согласиться с фактами, либо как-то смягчить их действие. А самый простой способ это сделать – перенести отклонение от нормы в такое место, где оно перестает выглядеть таковым. В данном случае такое место существует, одно-единственное – Мидвич. И вот они забирают детей и возвращаются, и все благополучно приходит в норму – по крайней мере на некоторое время.
– Благополучно? – переспросил мистер Кримм. – А как же миссис Вельт?
– О Господи! Самый что ни на есть рядовой случай истерии, – пожал плечами доктор Уиллерс.
– А кто такая миссис Вельт? – спросил Бернард.
– Это вдова, которая содержит в поселке магазин. Миссис Брант как-то раз зашла туда и увидела, что она, вся в слезах, колет себя булавкой. Это показалось миссис Брант, мягко говоря, странным, и она отвела ее к Уиллерсу. Миссис Вельт продолжала колоть себя, пока Уиллерс не дал ей успокоительного. Придя в себя, она объяснила, что, меняя пеленки, нечаянно уколола ребенка булавкой. По ее словам, ребенок пристально посмотрел на нее своими золотыми глазами и заставил ее раз за разом втыкать булавку в себя.
– Самый заурядный случай истерического припадка, какой только можно найти. Власяницы и тому подобное, – сказал доктор.
– А еще случай с Харриманом, – продолжал мистер Кримм. – На его лицо было страшно смотреть. Нос сломан, зубы выбиты, под обоими глазами синяки. Он сказал, что его избили трое неизвестных, но никто их не видел. Но зато двое поселковых мальчишек рассказывают, что видели в окно, как он изо всех сил молотил себя по лицу кулаками. А на другой день кто-то заметил ссадину на щеке ребенка Харриманов. Джанет может подтвердить.
Джанет кивнула. Уиллерс заметил:
– Если бы Харриман заявил, что на него напал розовый слон, меня бы и это не слишком удивило.
– Гм, – уклончиво сказал Бернард. – А что вообще думают по этому поводу в поселке? – спросил он.
Джанет ответила:
– Есть разные мнения. Большая часть матерей отгоняет от себя тревогу – пока. Это не так странно, как может вам показаться. Существует какая-то таинственная связь между матерью и ребенком, и матери эта связь приятна. Есть еще и вполне понятная защитная реакция, ее поддерживают слухи, которые распускают «старые ведьмы», как их называет Зеллаби. Мужчины относятся к проблеме вообще на удивление хорошо. Они смотрят на детей с куда меньшей приязнью, чем женщины, но ради своих жен стараются это скрыть. Вы согласны с моим мнением, доктор?