1 Hufton O. 1980. Privilege and Protest. Fontana. P. 233-235; Shennan J. H. 1974. The Origins of the Modern European State 1450-1725. Hutchinson. P. 9.
ции. Эгоистические цели казались более возвышенными, если преподносились как стремление к высшему благу государства. Раздел Польши представлял собой типичное укрепление династий, аккуратно замаскированное новой идеологией баланса сил. Если учитывать это обстоятельство, то слишком наигранной п о к а ж е т с я готовность Людовика XIV расстаться со своими династическими притязаниями при заключении договоров о разделе испанского наследства в 1699-1700 годах. Он как рассудительный человек всегда понимал, до каких пределов могли распространяться его притязания, а в 1699 году Франция была ослаблена. Таким образом, вопреки утверждению, что в XVIII столетии внешняя политика стала менее династически ориентированной, большинство новаций на самом деле были лишь новыми названиями, за которыми скрывались старые обычаи.
ПРОВОДНИКИ ПРЕРОГАТИВЫ
Макс Вебер выделял два вида власти: патриархальную и бюрократиче–скую.1 Первый вид — власть персональная и самовластная. Государь властвует по собственному праву, ему подчиняется его клиентела. Его чиновники — плохо подготовленные любители, деловые процедуры неформальны и большая часть дел ведется устно. Второй вид — власть деперсонифициро–ванная и беспристрастная. Власть принадлежит государю по должности, и он управляет потому, что занимает эту должность. Чиновники — опытные профессионалы, исполняющие установленные предписания и ведущие письменные протоколы.
Когда Вебер описывал эти две модели, он не подозревал, чем была власть в раннее Новое время. Большинство правительств представляло собой смесь обоих указанных видов. Парижская бюрократия, прославившаяся своей эффективной работой, состояла из династий, оккупировавших, подобно паразитам, в ней должности. Они поднаторели в делопроизводстве, однако достигли этого в системе отношений клиентелы, совершенно чуждых мерито–кратическому XIX столетию. Стремление историков этого века модернизировать события вновь создает проблемы для понимания.
Однако существующая концепция «абсолютизма» строится на допущении, что существовавшая бюрократия была способна доводить королевские приказы до общества и при этом не зависела от структур этого общества. Кажется, что на практике королевская прерогатива работала иначе. В раннее Новое время бюрократия может быть ошибочно названа «чиновничеством». Однако большинство королевских чиновников покупало свои должности и считало их своей собственностью, которую следовало использовать
Weber M. 1968. Economy and Society. New York. Part 2. Chapters 10-14.
скорее в собственных интересах, чем на пользу государства. Тотальный характер личных связей родства и клиентелы стирал различия между администраторами и теми, кем они управляли. Историки социального направления подчеркивали дилетантский характер службы чиновников в раннее Новое время. Функции чиновника в большей степени определялись тем, кем он был, чем занимаемой должностью. Его способность приводить в повиновение зависела скорее от ранга и количества его друзей, а не от официальных полномочий. Напротив, историки–институционалисты подчеркивали бюрократические черты так называемой «административной монархии» во Франции при последних Бурбонах и в германских государствах — например, наличие кодексов делопроизводства, описаний занятий, профессиональную подготовку и высокие стандарты публичной службы.1 На самом деле механизмы бюрократии и патроната в эту эпоху действуют параллельно, но способ их взаимодействия не поддается точному описанию.
Столь же ошибочно широко распространенное мнение, что «абсолютные» монархи XVII века возвышали «новых людей» для осуществления королевских прерогатив и своей «абсолютной» власти. Новыми эти люди были в том смысле, что они происходили из семей, ранее не входивших в правящую элиту, монархи не обращались к классам, которыми пренебрегали их предшественники. Заявления историков об оригинальности их политики вызваны незнанием истории Средних веков. Сходство теорий, описывающих так называемые «новые монархии» Генриха VII Английского, Людовика XI Французского и Фердинанда Арагонского, должно нас настораживать. Средневековые государи имели обыкновение выбирать сподвижников для политической и административной деятельности (различия между которыми были весьма неопределенными) из периферийных слоев знати или с более низких уровней. Таким образом, монархи могли рассчитывать на их преданность короне. «Новые люди» быстро получали в награду титул и статус, соответствующий их новому положению, если не успевали приобрести их после покупки должности. Выскочки вроде Уолси и Флери получали кардинальские шапки. Следовательно, трения между «старой» и «новой» знатью были обычны для любой эпохи, а отнюдь не уникальным явлением эры «абсолютизма».