Акцентуация королевских прерогатив была главной темой европейской истории после окончания периода борьбы с ними. Королевская власть в определенных широких пределах была такой, какой ее делали отдельные монархи. И все же многие историки упрямо искали ответы на неверно поставленные вопросы. Они изучали социально–экономическую основу «абсолютизма» вместо того, чтобы исследовать причуды высокой политики и выдающихся личностей. В Польше были такие же социально–экономические условия, как и в Пруссии: могущественная знать, слабое крестьянство и экономика, основанная на производстве зерна для экспорта в Западную Европу. Но в этих двух странах сходный базис порождал две противоположные формы монархии. В Швеции монархия то приобретала, то теряла абсолютную власть. Нет никаких свидетельств, что ее основная, по марк-
1 Carsten F. L. 1959. Princes and Parliaments in Germany. Oxford University Press. P. 189.
систской терминологии, база претерпевала изменения с 1680 по 1720 годы только для того, чтобы подвергаться дальнейшим преобразованиям вплоть до 1772 года. Историки изучали чиновный аппарат «абсолютной монархии» вместо того, чтобы уловить те импульсы, которыми монархия вдохновлялась. Наконец, их больше интересовали конфликты, спровоцированные абсолютными государями, а не полномочия, которыми те обладали. Исследователи не предпринимали попыток сравнить королевские прерогативы в разных государствах раннего Нового времени, оценить их относительные размеры, определить спорные моменты. Мы полагаем, что успешная реализация прерогатив, а также способность увеличивать ее размеры при минимальной оппозиции отличала сильных государей от слабых. Находчивые юристы находили способы расширить прерогативы монарха, не преступая правила слишком решительно. Изучать монархию раннего Нового времени без четкого понимания прерогативы — все равно, что наблюдать за партией в теннис на поле без разметки.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
СВОБОДЫ И СОГЛАСИЕ
Абсолютная власть правителей заканчивалась там, где начинались права их подданных. Вот почему эти права также назывались «свободами»: они определяли область, недоступную власти монарха. В Средние века они тесно связывались с географическим пространством. Короли даровали процветающим городам хартии, вводившие самоуправление, позволявшие содержать рынок, строить оборонительные стены и тем самым защищать свою независимость физически, если в том будет необходимость. К эпохе раннего Нового времени эти осязаемые границы, которые монарх не мог нарушать, трансформировались в абстрактную концепцию свободы.
Монархи не обладали монополией на власть. Это показывает та тщательность, с которой юристы в каждой стране определяли и совершенствовали королевскую прерогативу. Если бы королевская власть распространялась повсеместно, в этом не было бы необходимости. Даже в вопросах юстиции действие королевской власти обычно ограничивалось определенными видами преступлений (например, заговорами) и определенными местами (например, королевскими дорогами). Большинство судов было не королевскими, а городскими и сеньориальными, хотя право апеллировать к короне существовало. В частности, в основных законах почти всех государств — за исключением России — подчеркивалось, что королевская прерогатива не распространяется на жизнь, свободу и собственность подданных. Это были права свободных людей, данные им при рождении.
В XIX столетии слово «патриотизм» означало борьбу за национальный престиж с внешними врагами. Столетием раньше оно было призывом защищать права и свободы от тиранов своей страны.1 Историки часто утверждают, что права в данном случае были правами корпоративными и что концеп-