жчины как движение «животных духов»; как, например, утверждал Гален, в corpus covernosa" находится воздух. Леонардо да Винчи — «отец эмбриологии как точной науки», приводит в своих анатомических заметках рисунки с изображенными в разрезе двумя мочеточными каналами: один для семенной жидкости и второй — для рпеита или aura seminalis. Его рисунки основываются на данных «наблюдения» подлинных вскрытий.5. В 1827 г. Карл Эрнст фон Бэр опубликовал свое открытие женского яйца («De ovi mammalium et bominis genesi», Лейпциг), раз и навсегда положившее конец невежеству и открывающее новую эпоху современной эмбриологии. Согласно историкам медицины, фон Бэр и мыслил глубоко, и исследование проводил дотошно. Его ум был «сравним по интеллектуальной мощи с дарвинским». Однако фон Бэр не сумел предвидеть того, что соединение яйцеклетки и спермы является необходимым для зачатия. Он ввел новый термин «сперматозоид», но, по-видимому, находился под столь сильным влиянием теории овистов о зарождении (по которой эмбрион развивается единственно из яйцеклетки), что продолжал классифицировать сперму как разновидность паразитов и включать ее в категорию chaos, воскрешая рубрику, куда Линней также относил этих animalculae (мельчайших животных — лат.). Даже несмотря на то, что несколькими годами ранее Прево и Дюма экспериментально подтвердили убеждение Спаллацани в необходимости спермы для фертилизации, точка зрения Бэра оставалась неизменной. Окончательное экспериментальное доказательство того, что сперма проникает внутрь яйцеклетки и что в результате этого соединения возникает новый индивид, произошло не ранее 1875 г. (О. Хертвиг). Суть этих историй можно позаимствовать у Парацельса, который считал, что воображение оплодотворяет эмбрион; но воображение оплодотворяет также теории эмбриона. Важно понять, почему исторически очень поздно состоялось наше научное понимание женской жизнедеятельности. Не ранее 1827 г. было открыто человеческое яйцо и не ранее рубежа нынешнего столетия стала очевидной циклическая связь между менструацией и овуляцией. Более того: буквально несколько лет назад все еще существовали противоречивые теории относительно происхождения вагинального эксудата, источники которого в образцовых анатомических текстах неоднократно и неадекватно относили к бартолиновым железам и шейке матки". Фемининная тьма питает фантазии. Поскольку эмбриология является логосом начал, она будет находиться под влиянием мифем творения. Поскольку теории зарождения отражают различие и соединение противоположностей, эти теории будут находиться под влиянием conjunctio фантазий. Возможно, что до сих пор более существенными являются те фантазии, в которых проявляется беспокойство мужчины относительно женщины, в которых мужчина является исследователем, а женщина предметом его исследования. Мы сталкиваемся с длительной и невероятной историей теоретических неудач и исследовательских заблуждений в мужской науке относительно физиологии воспроизведения. Эти фантастические теории и фантастические наблюдения не являются простыми ошибочными представлениями, обычными и неизбежными на пути научного прогресса; они появляются в результате неодобрения и осуждения женского начала, выраженных на безапелляционном объективном языке науки своего времени. Мифический фактор периодически возвращается, замаскированный в новом усложненном свидетельстве каждой эпохи. Мы уже приводили один из мифологических аргументов из Книги Бытия: «Вначале Адам, затем Ева». Другой, хотя и менее известный, приводит Эсхил в «Эвменидах» (II, 658–663), где Аполлон представляет теорию воспроизведения. Он заявляет: «Мать не родительница того, кого зовет своим ребенком, но только кормилица воспринятого семени, которое взращивает. Тот, кто посеял, является родителем… Можно быть отцом без матери»". Если следовать Бахофену, этот пассаж можно объяснить как утверждение патриархата над матриархатом. Аполлон, по общему мнению, представляет патриархальный принцип родства. Но социально-исторический контекст, который мы попытаемся установить и затем использовать для интерпретации, является опять же объектом фантазии. Мы не знаем, почему речь произнес Аполлон или почему Эсхил вложил ее в его уста. Она является изложением архетипической точки зрения, представляющей мировоззрение, которое можно приписать Аполлону и назвать аполлоническим. Аполлоническая фантазия воспроизведения и женской неполноценности в точности возрождается в западной научной традиции. Мы называем ее «аполлонической», поскольку в отличие от «адамической» с ее обертонами природного Unuensch (Первобытный человек (нем.), мистического человека и андрогина, «аполлоническая» передает очищенную объективированность и научную ясность мужского сознания. Аполлонический взгляд на женское начало является, по-видимому, неотъемлемым от самой структуры сознания, как методы, которыми фантазия, по общему мнению, обосновывается. Я использую слово «научная», чтобы установить отличие материалов, которые мы будем рассматривать, от материалов на явно символическую, бисексуальную тему, которые уже обсуждались на эраносских встречах в прошлом. Мы будем продвигаться в другом направлении, обращаясь к теориям эмбриологии, физиологии и воспроизведения, исследуя их также ради психологического содержания и наблюдая, как те же самые фантастические мифемы появляются в научном языке. В особенности мы ожидаем встретить Аполлона в научном медицинском языке, поскольку Аполлон является отцом Асклепия, бога медицины. Наше исследование медицинских теорий, подобно исследованию психиатрических идей во второй части, должно выявить типичные положения аполлонического сознания.