Выбрать главу
ая рефлексивность за креативность, и в результате неадекватно определяем цель психотерапии как «осознание»*. И далее: «Под "рефлексией" следует понимать не просто мыслительный акт, но, скорее, некую установку… Как об этом свидетельствует само слово ("рефлексия" буквально означает "загиб в обратную сторону"), рефлексия представляет собой духовный акт, который протекает вопреки природному процессу; акт, посредством которого мы останавливаемся, что-то припоминаем, формируем картину, устанавливаем с ней связь и привыкаем к тому, что увидели. Рефлексию, таким образом, следует понимать как акт осознания». Даже в том случае, когда Юнг подчеркивает важность рефлексии для сознания, он отнюдь не отождествляет их. Рефлексия — это один из способов, «акт» процесса осознания, для которого, несомненно, требуются и другие акты, помимо рефлексии (действие, чувствование, ощущение). Более того, страх и удерживание даймона представляют рефлективный момент внутри самого эроса, так что и творческая способность (креативность), и даже осознание могут являться следствием исключительно эротического импульса — без помощи психической рефлексии. Мы видим это в отмеченных высоким уровнем сознания продуктах искусства, политики или науки, в которых, возможно, и отсутствует рефлексия чисто психологического характера, но которые тем не менее отмечены печатью творчества (пусть даже и не психологического). Ницше предупреждал, что самопознание ради самопознания — это тупиковый путь: однажды мы совершенно запутаемся в том, что мы знаем о себе. А кто из нас способен, сколько он ни думай, увеличить свой рост хотя бы на пядь? Психическое, соединенное с рефлексией, — это единство подобного, лишенного напряжения противоположностей, психическое само уже представляет собой женственный рефлектор (отражатель), зеркало лунного разума. Союз подобного с подобным приводит к согласию, которое всегда жалко разрушать. Такой союз соединяет и лечит, но он не творит, потому что крайняя запутанность противоположностей и их деструктивное, постоянно держащее нас в беспокойстве воздействие друг на друга никогда не констеллируются. Психическое, соединяясь с рефлексией, образует ментальный союз, или психическое здоровье. Тем не менее душа, не связанная с телом посредством эроса, сознающая, но непробужденная, с умственными задатками, но с сознанием, не укорененным в сердце, по-прежнему остается "снаружи", внеего. Поэтому так важна фаллическая сторона эроса, того нелепого, направленного вниз движения, которое низводит психическое до тела и сжигает крылья, душит его в губительных пожарах жизни и которое в то же самое время удивительным образом поднимает и идеализирует. Как отмечает Кереньи: «К сущности Эроса принадлежит предопределение, сообщение правильного направления с помощью праобразов, идеализм…С точки зрения мира герметических возможностей Эрос, несмотря на свою многогранную сущность, выглядит ущербным — идеалистически настроенный и глуповатый сын Гермеса». Зачарованность снами и видениями служит признаком того, что девственное психическое уже на краю открытия, но все еще рефлексирует. Нам не следует смешивать психологическую творческую способность с прекрасными внутренними образами. С помощью галлюциногенных наркотических средств мы имеем возможность создавать в душе ландшафты по собственному желанию, выступая в подобном «хиппи-гнозисе» современными двойниками длинноволосых пуэров-жрецов Великой Матери во времена античности. Эти иллюзии и видения свидетельствуют не столько о порождающей силе психического, сколько об изобилии несметных естественных богатств Великой Матери и обворожительном способе, каким она удовлетворяет оральные потребности своих детей, и этот способ можно назвать «визуальным кормлением». Сновидения, внутренние ландшафты и грезы не есть проявления творческого; это всего лишь аспекты рефлексии до тех пор, пока они не перешли порог настоящей эротической вовлеченности. Творческое воображение, являющееся верным признаком имагинальной сферы, является следствием жизненности и страсти. Оно зарождается в крови у пробудившегося, недремлющего психического. Подлинная работа воображения не связана ни с интровертным уходом в фантазирование, ни с маниакальным экстравертами представлением о креативности как материальной продуктивности. Настоящее воображение может при случае пользоваться зеркалом рефлексии, однако эмоциональный импульс для себя оно находит в творческом инстинкте. Эрос необходим в качестве фигуры, сопричастной имагинальному миру, через который смертный поддерживает связь с богами, будь то наяву, во сне или в состоянии транса, равно как и в видениях, пророчествах или во время таинств. Из аналитического опыта нам известно, что одной только образности или даже активного наблюдения за фантазиями пациента недостаточно, и только живое участие либидо приносит желаемый эффект. К имагинальному мы приобщаемся, прежде всего, посредством заинтересованной любви; такая любовь создается верой, нуждой и страстным желанием. Мы должны страстно хотеть ее, даже если не в силах внушить любовь. От алхимиков, от Авиценны, из даоистской йоги, от Парацельса и Альберта Великого до нас дошло знание о различии между мнимой и подлинной работой воображения, которая, как уже было сказано, идет из сердца человека (местонахождения духа и даймона) к сердцу вселенной, к солнцу, а оттуда — к макрокосму. Подлинная работа воображения выходит за пределы ментального союза нашей микрокосмической фантазийной жизни, рефлексивных «высиживаний» умом своих мыслей в процессе развития его «сознания». Рождающееся в процессе работы воображения имагинальное сознание соединяет мужскую и женскую полярности. Такое имагинальное сознание отличается от обычного эго-сознания рефлексии. Последнее наделено способностью различать, ему свойственна тенденция к разделению, к созданию иерархии (от лучшего к худшему); а его непрерывность во многом зависит от силы воли. С другой стороны, имагинальное сознание, сводя воедино несоизмеримые явления, символично. Гермафродит служит примером объединяющего и, таким образом, исцеляющего эротического аспекта подобного рода сознания. Более того, поскольку любое соединение противоположностей представляет собой парадоксальный факт, его нельзя вызвать посредством волевого акта. Такое сознание просто случайно имеет место, как случайно имеют место явления синхронии, как случайно возникают символы. Если сравнить психолога с художником, отдающим свою жизнь живописи, приносящим ее в жертву ограничивающим требованиям избранного дела (опуса), то и психолог не менее решительно посвящает свою жизнь созиданию души. Но если такое «бракосочетание» со своей работой означает «видение мира с психологической точки зрения», то это союз, основанный на рефлексии, следовательно, эротические аффекты любви задействованы лишь частично и превращены в ментальный инструмент анализа. Это мнимый брак, и психическое анализа остается девственным в таком браке, разглядывает из окна уличную жизнь, интерпретируя ее, стараясь понять, проникаясь чувствами проходящих мимо. Эта душа выполняет лишь роль аналитического зеркала, но она не живет, не любит. Специфический метод, с помощью которого потенциал творческого можно снизить в пользу рефлексивного, называют в аналитической психологии «отведением проекций». Разумеется, процедура такого отведения является обязательной, если эго-сознание вынуждено прорабатывать свои переносы; однако отведение является также и достоинством, которое превращается в недостаток в том случае, когда образу поневоле уделяют большее внимание, чем его носителю — личности, а значение оказывается главнее переживания. Тогда рефлексия запутывается в параноидальной паутине неадекватных представлений Эго, которое пытается осуществлять контроль над естественной вовлеченностью в мир, движимое честолюбивым идеалом достижения «объективного сознания» в отношении себя. Рефлексивное отведение проекций способно подтвердить свою действительную ценность только в случае последовательного и радикального проведения. Сначала необходимо ликвидировать основную проекцию на само Эго как на единственный носитель сознания, приобретаемый посредством рефлексии. Это ведет к погружению в проективную сферу, капитуляцию перед ней в любви, к приобщению к этой сфере до такой степени, что мы сами становимся проекцией имагинального царства, а наше Эго становится фрагментом мифа. Рефлексии тогда могут возникать в голове так же самопроизвольно, как и проекции, но они уже не будут являться достижением воли и Эго, старающихся создать сознание с помощью уничтожения проекции. Эти наблюдения над рефлексией подводят нас к необходимости рассмотреть вопрос о «терапевтическом эросе» — такое наименование нередко дают сочувствующей эмпатии. Существует ли особый вид эроса, который является неотъемлемой частью врачебной профессии, эроса, который «полезен для вас»? Сократ говорил, что человеческая душа имеет нечто божественное в себе и что наша главнейшая забота — следить за ее здоровьем. Мы знаем как от Платона, так и от Юнга, что здоровье души выражается в ее психологической целостности и что эрос является интегрирующим фактором, который связывает, скрепляет и