Есть основания полагать, что взаимная подозрительность, положившая конец попыткам соединить оба направления в начале 20-х годов, явилась важным фактором в медленном, но верном скатывании к нестабильности 30-х годов и к событиям, приведшим к войне. Провал политики дуализма оказался также важнейшей причиной насильственной индустриализации и коллективизации, цель которых заключалась в достижении с помощью грубой силы экономических результатов, которых можно было бы добиться путем нормальных торговых отношений с Западом. То, что потом стали называть «третьей революцией», вызвало необходимость различных дипломатических маневров. С учетом реальности капиталистического окружения и страха перед новой интервенцией защита от внешней угрозы стала «обязательным условием» для победы «социализма в одной стране».
Вместо того, чтобы спускать на воду «ледокол», Сталин извлек определенные уроки из провала «политики дуализма». Он стал теперь упорно стремиться к налаживанию отношений с ближайшими соседями и странами Запада, отодвигая революционную активность на второй план. Поиск возможности заключения пактов о взаимопомощи с ближайшими соседями России таким образом предшествует приходу Гитлера к власти и, начиная с 1931 года, набирает обороты.
Усовершенствованная военная доктрина: продвигая мировую революцию?
Военные теоретики Красной Армии разработали новые положения военного искусства, которые революционизировали современную военную доктрину и на десятилетия опередили Запад. В какой-то степени новое мышление было продиктовано всеобщим признанием важности преодоления тупика, в котором оказалась военная стратегия в первую мировую войну. В конкретных условиях России оно основывалось на уроках, полученных в гражданской войне. Необходимость преодолевать большие расстояния и одновременно действовать на различных фронтах требовали быстрых и стремительных результативных ударов. Кроме того, численное превосходство войск сводило на нет стратегическую оборону как независимую концепцию. Оборона велась лишь на второстепенных направлениях и зачастую приводила к отступлению из стратегических соображений. Необходимость противостоять многочисленным угрозам в конечном итоге привела к созданию концепции «стратегического наступления», которой было суждено стать символом советской военной стратегии. Она предусматривала умение гибкого широкомасштабного рассредоточения и концентрации сил за счет высокой степени маневренности и мобильности. Целью этих действий была концентрация войск и техники на приоритетных направлениях18.
Ко времени, когда различные теоретические разработки слились в единую концепцию, Русская революция переживала период термидора, и на смену идеи экспорта революции силой оружия пришло более здравое и ответственное стремление обеспечить выживание государства. Несмотря на то, что новаторская военная доктрина была взращена в «революционном парнике», ее основные положения исходили не из марксистско-ленинского учения о «войне». Армии предписывалось защищать революцию в границах государства, и успех зависел от умения вести военные действия на нескольких фронтах одновременно, переносить их на территорию противника. Такая тактика, основанная на маневренности моторизованных и механизированных соединений, придавала доктрине явно наступательный характер. Но она ни в коей мере не носила агрессивного характера, так как была направлена лишь на отражение реальной угрозы.
Реформы, проведенные в вооруженных силах, соответствовали сталинскому плану построения «социализма в одной стране», а не теории «перманентной революции» Троцкого. Вместо того, чтобы насаждать революции в других странах, необходимо было в первую очередь укреплять ее базу — СССР. Следует отметить, что даже Троцкий не был против традиционного военного мышления и привлекал царских специалистов к перестройке армии. Хотя Фрунзе и называл советскую армию «средством распространения революции в интересах мирового пролетариата», после его смерти такие заявления раздавались редко, основной акцент делался на маневренности и наступательных действиях19. Почти во всех армейских директивах конца двадцатых годов рассматривалась вероятность ожесточенной империалистической войны, в ходе которой Красная Армия будет вынуждена «отражать империалистическую агрессию», направленную против Советского Союза, а не занимать позицию стороннего наблюдателя, как вытекало из идеологических догм20.