Большинство историков считают водоразделом оценку Сталиным советской внешней политики на XVIII съезде партии 10 февраля 1939 года. При этом часто ссылаются на знаменитое предостережение Сталина в адрес западных демократий, что он не собирается «таскать для них из огня каштаны». Под влиянием происшедших затем событий историки усматривают в этом решение Сталина пойти на сближение с нацистской Германией. Однако достаточно даже поверхностного ознакомления с полным текстом выступления Сталина, чтобы стало ясно, что антинацистская направленность его очень сильна. Если бы Суворов ознакомился с этим выступлением, он бы заметил, что Сталин отказался от ленинской идеи революционной войны и предупредил, что война представляет собой угрозу для всех. Кроме того, отказ Гитлера от Мюнхенских соглашений, выразившийся в аннексии оставшейся части Чехословакии неделю спустя, породил надежды на возрождение идеи коллективной безопасности. Действия Гитлера были осуждены — во всяком случае публично — Чемберленом, и противники умиротворения укрепили свои позиции. Именно на этом фоне Советское правительство выступило с предложением о заключении военного соглашения с Англией и Францией.
Таская из огня каштаны
Односторонние английские гарантии безопасности, данные Польше 31 марта 1939 года, являются важной вехой на пути к пакту Риббентропа — Молотова и первым залпом второй мировой войны. Они привели к драматическому изменению международного статуса Советского Союза. Этот аспект ускользает от внимания большинства ученых, изучающих этот период13. Примечательно, что хотя гарантии вызвали непредвиденный драматический переворот в международных отношениях, английское правительство отказалось считаться с его непосредственными и трагическими последствиями. После прихода Гитлера к власти Советский Союз потерял возможности для маневра, которых он с таким трудом добился в 20-е годы. Отсутствие альтернативы делало его верность коллективной безопасности, по нашему глубокому убеждению, твердой. После Мюнхена СССР резко ослабил свою дипломатическую активность, лишившись единственного выбора. Чемберлен продолжал отчаянно цепляться за традиционно принадлежавшую Англии роль гаранта равновесия сил в Европе. Ни Франция, ни Германия не могли, видимо, ничего предпринять на европейской сцене без поддержки Англии.
Гарантии, данные Англией Польше, одним ударом изменили ситуацию. Выступая с этим заявлением, Чемберлен едва ли консультировался с Форин оффис и собственными советниками. Этот шаг был спонтанной реакцией на немецкую оккупацию Чехословакии, и одновременно эмоциональным ответом на личное унижение, нанесенное ему Гитлером. Давая гарантии Польше, Англия фактически бросала вызов Германии, тем самым полностью отказываясь от ключевой роли в равновесии сил в Европе. Последствия этого шага могли быть двоякого рода. Как сдерживающий элемент этот шаг имел своей целью вернуть Германию за стол переговоров. Однако Гитлер мог отказаться и по-прежнему предъявлять Польше территориальные притязания. В этом случае уроки предыдущих войн диктовали Германии необходимость избегать войны на два фронта и, соответственно, добиваться нейтрализации Советского Союза. В конечном итоге перед Советским Союзом открывалась возможность выбора. С другой стороны, когда Чемберлен понял, что путь ко «второму Мюнхену» не гладок, а угроза войны является реальной, он был вынужден, скрепя сердце, заручиться хотя бы видимостью советских военных обязательств, необходимых для выполнения данных им гарантий. Таким образом без всяких тайных замыслов Советский Союз стал основой равновесия сил в Европе14.
Пакт Риббентропа — Молотова вошел в историю, как «шок» и «неожиданность». Он свидетельствовал о вероломном характере русских. Суворов прибегает к такой яркой метафоре, чтобы подвергнуть сомнению искренность русских во время переговоров о трехстороннем соглашении 1939 года. Он утверждает, что «Сталин такого союза не искал… Сталин мог бы оставаться нейтральным, но он вместо этого бил топором в спину тех, кто воевал против фашизма»15. Позиция Сталина представляется Суворовым результатом идеологического плана, разработанного им в 20-х годах. Оба мифа: «топор в спину» и «план» — были растиражированы в период «холодной войны» и основывались на упрощенном понимании событий, приведших к заключению пакта. Исходя из преобладавших в 50-е годы взглядов на тоталитаризм, Суворов стремится доказать существование общности интересов и политической близости между нацистскими и коммунистическими режимами, представляющими огромную угрозу западной демократии и цивилизации. Подобная интерпретация, целью которой было свалить большую часть вины за начало второй мировой войны на Советский Союз, завоевала большую популярность после публикации мемуаров Черчилля о войне. Она активно использовалась в политических целях для сохранения изоляции Советского Союза и установления «особых отношений» с Соединенными Штатами, столь важных для послевоенного возрождения Англии16.