Мандейское «крещение водой» во время зимнего солнцеворота соответствует «крещению огнем» во время летнего солнцеворота у вавилонян[22]. Намек на это соответствие встречается в евангелии, а именно в рассказе о «преображении Христа на горе», которое занимает в земной жизни Христа то место, какое по вавилонским воззрениям занимает «крещение огнем» в жизни солнца: после своего «крещения» небесное светило, поднявшись до высшей точки своего годового пути, начинает склоняться и близиться к зимнему угасанию. На горе «одежды спасителя сделались блистающими, «весьма белыми, как снег, как на земле белильщик не может выбелить». И явились тут Моисей и Илья. «И явилось облако», осенившее трех учеников, которых Иисус взял с собой на гору, «и из облака исшел глас, глаголющий: «Сей есть сын мой возлюбленный, его слушайте». Как и при крещении, небесный голос провозглашает здесь Христа сыном и возлюбленным бога, вернее — «святого духа». Так как святой дух, как уже сказано было, у евреев — существо женского рода, то сцена «преображения» получает характер повторения истории крещения. Вся эта история «преображения» Христа обязана, очевидно, своим появлением стремлению евангелистов утвердить высокую миссию Христа перед лицом Моисея и Илии, главных героев ветхого завета. Здесь также за образом израильского Илии скрывается солнечный бог Гелиос, почему[23] позднейшее христианство превратило все, стоявшие на вершинах гор или холмов, храмы Зевса или Гелиоса в часовне Илии. Моисей же является не кем иным, как богом луны, малоазиатским Меном, а в рассказе о «преображении» он является потому, что почти во всех человеческих мифах о божественном законодателе образ божественного законодателя сливается с символом луны (Ману у индийцев, Минос у греков, Мен (Мин) у египтян и т. д.). Еще царь Давид, согласно Юстина, предсказал, что «Христос родится перед лицом солнца и луны». В мифе о Будде говорится о том, как солнце и луна бледнеют и меркнут перед светом, исходящим от новорожденного бога, равно как и в рассказе Ригведы о рождении младенца Агни. Таким образом мы видим, что рассказ о «преображении» Христа! является лишь (вариантом рассказа о рождении бога огня и света, того рассказа, который лежит в основе всей евангельской истории рождения и крещения спасителя, что в основе мифа о «преображении» лежит то представление об «огненном крещении», которому подвергается солнце, достигнув апогея своей теплотворной мощи[24].
6. Самопожертвование мессии. Тайная вечеря.
Подобно крещению, «вечеря», вкушение священного хлеба и вина, заменявшегося у некоторых сект водою, имели свой прообраз я древнем культе огня. Когда священный огонь начинал пылать на алтаре, верующие садились у подножия алтаря и, как рассказывает Ригведа, вкушали изготовленный из муки и масла «священный хлеб», символ твердой пищи, и напиток сому, символизировавший жидкую пищу. Верующие полагали, что в хлебе и питье, вкушаемых ими, невидимо присутствовал сам Агни: в муке — как концентрированное солнечное тепло, в воодушевляющем и воспламеняющем напитке сома — как огненная, животворящая сущность природы. Вкушение хлеба и сомы имело целью приобщить верующих к Агни. Вкушая священный хлеб и сому, верующие чувствовали себе преображенными в частицы Агни, вознесенными над обычной наскучившей действительностью, воспламененными порывом взаимной близости и братства, единым сердцем и единой душой. Тогда-то и вырывался из исполненного благодарности и умиления сердца верующих торжественный гимн:
В то время, как верующие вкушали хлеб и пламенный напиток сому, чтобы приобщиться к Агни и преисполниться духом его, на алтаре горели в пламени принесенные верующими жертвенные дары, состоявшие из тех же хлеба и сомы, так что трапеза являлась общей для Агни и его поклонников. Сам бог присутствовал на трапезе и принимал в ней участие. Он поглощал принесенные ему жертвы, претворял их в пламя и уносил их в виде ароматного дыма на небо, где их вкушали остальные боги и сам небесный отец». Таким образом, Агни являлся не только посредником между. людьми и небом, не только жрецом, но и жертвой, ибо в жертвенных дарах, в хлебе и соме, находились незримые частицы самого Агни. Человек приносил в жертву бога; Агни тоже приносил жертву, но в этом жертвоприношении бог являлся не только жертвующим, но и жертвой, не только субъектом, но и объектом. «Индусам, — говорит Макс Мюллер, — было присуще представление, что огонь на алтаре является в одно и то же время, и субъектом, и объектом жертвоприношения. Огонь сжигал жертву и являлся, следовательно, жрецом. Огонь уносил жертву на небо, следовательно, он являлся посредником между богом и людьми; но, ведь, сам огонь представлял собой божественное существо, которому поклонялись и приносили жертвы, состоящие из частей божества. Вот почему Агни являлся субъектом и объектом жертвоприношения. Вот почему отсюда и возникло сначала представление о том, что Агни сам себе приносит жертвы, а потом, что Агни сам себя приносит в жертву, откуда и произошли позднейшие легенды о приносящих себя в жертву богах. Жертва богу является самопожертвованием бога, т. е. жертва, приносимая богу человеком, — это жертва, которая приносится также и богом, но жертвоприношение бога заключается в том, что он сам себя приносит в жертву).
22
Именно из связи всей евангельской истории Христа
23
На лунную природу Моисея указывают его рога. «Моисей» означает «извлеченный из воды». Но, ведь, по древним воззрениям луна тоже являлась водным светилом, посылающим дождь и туман, а частица Ма (Мо) в имени Моисея, означающая воду, содержится в самых различных названиях для луны в малоазиатских наречиях.
24
Что на описание «преображения» сильно повлияли ветхозаветные образцы, доказано уже давно. Воображению евангелиста, несомненно, предносилось «преображение» Моисея на горе Синае, куда для участия в лицезрении Яхве Моисей взял трех верных своих людей: Аарона, Надава и Авигу.