И такая возможность существует. Она дана тем, что, в сущности, Христос является не чем иным, как первообразом человечества, воплотившимся в живую человеческую личность, олицетворенной платоновской идеей человека, «идеальным человеком», метафизическим существом, судьба которого есть исполнение судеб человечества. В этом именно смысле и следует понимать слова: «Если один умер за всех, то и все умерли». Чтобы воспользоваться благотворными результатами смерти христовой, каждый человек в отдельности необходимо должен вступить в союз со Христом, в объективное, реальное, интимно» соединение с божественным прообразом рода человеческого, а это может быть достигнуто, по учению Павла, только путем «веры». Вера же, как ее разумеет Павел, есть не простое признание жертвенной смерти и воскресения Христа, но устремление всего человека к Иисусу, духовное слияние с ним, обусловливающее пламенную религиозную настроенность, из которой, в свою очередь, вытекает и соответствующее нравственное поведение. Только в таком именно смысле Павел ставил веру выше дел, совершаемых во исполнение закона. Дело, которое не обусловлено верой, глубокой религиозной настроенностью, не имеет никакого религиозного значения, никакой цены, даже если оно и согласуется с буквой закона. Это воззрение Павел разделял со всей стоической философией своего века. Это именно воззрение, которое получало все более широкое признание в те годы среди благороднейших кругов античного человечества. Человек «оправдывается» не законом, не делами, но верой. «А не делающему вера его вменяется в праведность». И когда Павел говорит, что бог «оправдывает» человека не по заслугам его, а исключительно по милости своей, то этим он выражает все ту же основную идею своего учения. По учению иудейской «религии закона», «оправдание» человека имело чисто юридический смысл. «Воздаяние» точно соответствовало заслугам. «Оправдание» являлось результатом исполнения «долга», определявшегося непоколебимыми нормами и предписаниями закона. По новому воззрению Павла, «оправдание» человеческое является, напротив, совершенно независимым от соблюдения закона проявлением божественной «милости». Милость эта, в конце концов, заключается в том, что бог добровольно приносит в жертву своего сына, дабы человек «поверил» в него и, достигнув единства с ним, мог сделаться сопричастником божественного спасения, обусловленного этой жертвой.
Вера, однако, является только одним из способов приобщения ко Христу. Кроме веры, для того необходимы еще крещение и «трапеза господня». Этими своими элементами учение Павла примыкает непосредственно к таинствам мистических сект язычества и обнаруживает свою связь с этими сектами. Посредством крещения, т. е. погружения в воду, человек «крестился в смерть Иисуса Христа». Своим появлением из воды во время того же крещения человек воскресает во Христе не только в символическом, но и в мистико-магическом смысле, Крещеный «облекается» во Христа и действительно соединяется с ним. Он — во Христе, Христос — в нем. Трапеза господня, с одной стороны, является, правда, трапезой братской любви и единения, призванной ознаменовать память спасителя, подобно тому, как агапы поклонников Митры знаменовали память о прощальной трапезе Митры с его верными. Но, с другой стороны, вкушение священных хлеба и вина во время этой трапезы, обусловливающее мистическое приобщение верующих к телу и крови .христовым, имеет тот же смысл, что и языческий обычай жертвенной трапезы, призванной соединить верующих с божеством, так же как и обычай некоторых нынешних дикарей, убежденных в том, что пожирание мяса человека или животного, вкушение их крови дают возможность вобрать в себя заключенную в них силу и способности. Крещение и трапеза «господня» носят у Павла столь натуралистический характер, им приписывается такое магическое значение, что Павел нисколько не отступает от языческих воззрений и обычаев, когда он крестит живых христиан, олицетворяющих собой как бы покойников, когда он утверждает, что неуважительное вкушение хлеба и вина во время священной трапезы причиняет болезнь или смерть. Следовательно, о каком-либо «преодолении натурализма» языческих таинств, будто бы, достигнутом в учении Павла, и говорить не приходится. И если Павлу приписывают более высокое и одухотворенное понимание таинств, чем это мы имеем у язычников, то это очень трудно согласовать с тем, что у самого Павла сказано об этих таинствах.
Таким образом, Христос, как уже показано, является у Павла не чем иным, как выражением идеального единства всех людей, которое представлено в образе отдельного личного существа.