Наиболее существенными аргументами своими Марк считает чудеса Иисуса. Учение Иисуса настолько стушевывается у Марка пред чудесами его, что мы почти не в состоянии толком узнать из первого евангелия, о чем же проповедовал Иисус. «Вот почему историческая картина является у Марка крайне затуманенной, неясной, а личность Иисуса каким-то гротеском, фантастическим образом» (!). Марк не только привнес в предание об Иисусе свои собственные измышления, он не только сообщает нам иногда превратные, даже абсурдные сведения, к которым относится, по мнению Вернле, и то указание Марка, согласно которому Иисус, будто бы, намеренно употреблял в своей речи притчи и загадки для того, чтобы народ не понял его[51], больше того: тот порядок, та связь, в которых изложил Марк рассказы, которые задолго до него переходили из уст в уста, являются чисто механическими, внешними. Нет ни одного указания, чтобы рассказы, которые сообщает нам Марк, первоначально следовали друг за другом в том же порядке, какой мы находим у Марка (!). Таким образом, историческую ценность может иметь только материал, бывший в распоряжении Марка, а не его обработка. Отдельные рассказы, разрозненные изречения и слова Марк связал в одно целое, и очень часто по его изложению легко разобрать, что оно составлено из преданий, возникших в древнейшем христианстве сравнительно поздно после смерти Иисуса, из сведений, лишь постепенно превратившихся в связный рассказ, как, например, сведения о чудесах Иисуса. Несмотря на все изменения и прибавления, несмотря на то, что ни из слов Иисуса, ни из рассказов, приводимых преданием, которому сорок лет пришлось ждать, пока нашелся человек, который записал его, несмотря на то, что из всего этого в большинстве случаев совершенно невозможно вылущивать что-нибудь фактически достоверное, все же историческая ценность сообщаемых Марком сведений, по мнению Вернле, «очень высока». «Ценным» является, видите ли, не только общее впечатление мощности, оригинальности и творческой глубины, которое мы получаем от рассказов Марка, но и то, что многие из этих отдельных «из жизни выхваченных историй, мгновенных зарисовок, наблюдений, которые приведены у Марка, говорят сами за себя». Та незатейливость и беспредвзятость (?), та свежесть и радостность (?), с которой, будто бы, Марк сообщает их, ясно (!) показывают, что в лице Марка мы имеем «чистые уста надежного предания, что он пишет только то, о чем он узнал от очевидцев» (?). «В конце концов, приходится признать, что это евангелие, несмотря на все, является исключительно ценным произведением, собранием древнего и подлинного материала, хотя и расположенного в фиктивной последовательности, объединенного некоторыми руководящими идеями, и принадлежит, быть может, перу того самого Марка, которого знает новый завет, и о котором Палий слышал от старейшего Иоанна».
Не веришь глазам своим, за голову хватаешься при виде того, каким приемом пользуется Вернле, чтобы на евангелии от Марка поставить штемпель хотя бы наполовину достойного доверия «исторического источника». Тут особенно кстати вспоминается ироническое замечание покойного Вреде, издевавшегося над историческими суждениями, основанными на «чутье» и вкусе их авторов и особенно многочисленными в христологии. «Эта наука, — говорит Вреде, — страдает психологизмом, а психологическая догадка играет в ней роль исторической. Один теолог считает одно историческим ядром, вылущенным из евангелий, другой — другое, но никто не имеет объективных доказательств для подтверждения своих заключений[52]. «Если ученым угодно оперировать с подлинно-историческим ядром нового завета, то необходимо это ядро найти. А то получается очень неприятное положение. В отдельном рассказе или отдельных словах находят историческое ядро, которое при ином подходе оказывается невероятным или, по крайней мере, сомнительным». Мы сомневаемся, чтобы Вреде после радикальной критики канонического текста Маркова евангелия нашел «историческое ядро» в том, что, по словам Вернле, непосредственно «говорит само за себя». И Вреде думает об историке Марке по существу .то же самое, что Вернле. Так, например, по мнению Вреде, апостолы Иисуса в том виде, как их изобразил евангелист, во всей их тупости и беспомощности, в их двусмысленном поведении по отношению к учителю, отнюдь не являются «образами, взятыми из действительности». Он полагает также, что Марк не имел никакого действительного представления об исторической «жизни Иисуса», хотя «бледные следы» этой жизни кое-где и мелькают в его сверхисторическом представлении верующего об Иисусе. «Евангелие от Марка, — говорит он, — относится в этом смысле к истории догматов». Мысль о том, что из этого евангелия можно, будто бы, узнать что-либо о действительной жизни Иисуса, совершенно несостоятельна. «В действительности, очень желательно, чтобы это евангелие не было древнейшим».
51
Правильное объяснение этого места заключается в том, что вера Иисусова была верой сектантской, верой посвященных, а не «оглашенных».
52
Очень комично смотреть со стороны, как теологи в своих рассуждениях о евангелии разражаются потоком пышных фраз по поводу «несомненно исторического характера евангелия», по поводу «его верности историческим фактам», причем одни считают «надежно историческим» и т. д. как раз то, что другие находят «безусловно неисторичным». Куда девается их пресловутый «метод», которым «критические» теологи столь хвастают перед «мирянами», осмеливающимися иметь собственное суждение об исторической ценности или малоценности евангелий.