2.2. Возражения против отрицания «историчности» синоптического Иисуса.
Получилось, таким образом, вот что: мы ровно ничего не знаем об Иисусе, о какой-либо исторической личности, под тем именем, с которым евангелия связывают сообщаемые ими события и «слова». «За недостатком исторической определенности имя Иисуса стало для протестантской теологии пустым сосудом, в который каждый вкладывает свое собственное идейное содержание». Если и есть оправдание для протестантского богословия, то оно заключается лишь в том, что имя это никогда вообще не было ничем иным, как пустым сосудом: Иисус, Христос, спаситель, носитель благодати, целитель душ человеческих, был с самого начала позаимствованным из мифологии образом, на который исполненные жажды спасения и благочестивой веры малоазиатские народы перенесли все свой чаяния благодати. «История» этого Иисуса прочно сложилась в своих общих чертах еще до появления евангельского Иисуса. «Христология, — признает даже Вайнель, один из самых ревностных и пламенных сторонников новейшего культа Иисуса, — была уже почти готова до того, как Иисус пришел на землю».
Однако, под влиянием культа спасителя соседних языческих народов общие схематические очертания «истории Иисуса», которые вообще не были твердо установлены в мессианских верованиях, в представлении о посланном от бога небесном существе у Даниила и в иудейской апокалиптике, наполнились по существу новым содержанием. Бесчисленные отдельные черты образа Иисусова можно найти и в языческой мифологии, и в ветхом завете, откуда они позаимствованы евангелистами, выработавшими из них свой образ Иисуса. Вот, например, эпизод с двенадцатилетним Иисусом в храме. «Кто выдумал эту историю?» — спрашивает Иеремиас. Он считает вероятным, что Лука имел пред глазами родственный этому эпизоду рассказ Филона о детстве Моисея, вспоминает он и о том, что Плутарх рассказывает нечто подобное об Александре, образ и жизнь которого сознательно приукрашены всеми чертами восточного царя-спасителя. Возможно все-таки, этот эпизод этот имеет буддийское происхождение. История искушения Иисуса напоминает искушение Будды, если только не является подражанием искушению Заратустры Ариманом или Моисея дьяволом, о чем рассказывают раввинисты , ибо искушение Иисуса имело место в то время, когда Иисус начал свою проповедь, на тридцатом году жизни, т. е. в том возрасте, когда левит мог приступить к исполнению священных своих обязанностей. Известно, что ранние христиане всячески пытались обосновать свою веру аргументами из «писания», что они очень ревностно изучали ветхий завет, что они обрабатывали «историю» своего Иисуса в духе ветхозаветных обетований, чтобы в этих обетованиях обрести подтверждение своим взглядам. Выше мы уже показали, в какой мере «шествие безбородого», сопровождавшееся взиманием контрибуции и резкими выступлениями против торговцев и менял, повлияло на евангельский рассказ о выступлении в храме Иисуса. Однако, ближайшее и непосредственное влияние на описание этой сцены оказали 9 гл. (9) из Захарии и 1 гл. (10) из Исайи, причем в уста Иисуса евангелием вложены слова из Исайи (56, 7) и Иеремии (7, 1). Очевидно, и этот столь «подавляющий» эпизод из жизни Иисуса не может претендовать на историчность