Критическая теология до сих пор утверждала первое, но со своим, якобы, историческим пониманием она натыкалась на непреодолимые трудности и неразрешимые противоречия и пришла к такому жалкому, если не сказать: чисто отрицательному выводу, что последний равен прямо-таки полному банкротству всего этого метода. В таком случае оказывается просто долгом применить на этот раз мифико-символический метод и рассмотреть евангелия с той точки зрения, что их Иисус, вообще говоря, личность не историческая, а чисто мифическая.
Что Вейс на основании существующего материала евангелий говорит в пользу исторического исследования возникновения христианства, — все это «Миф о Христе» посему приводит в пользу своего мифологического исследования: «Здесь для каждого историка наступает момент, когда, так сказать, само здоровье и правдолюбие требует набраться чистого воздуха и, по крайней мере, хоть раз произвести опыт: на основании этого материала выявится ли пред нами полная жизни, внутренне-самодовлеющая, тесно связанная с обстановкой история. Пусть это дело темперамента; у кого его нет, тот пусть покачивает головой и является простым зрителем того, как другие пытаются строить ее заново».
Допущение, что исторический характер евангелий представляет символическое покрывало настоящего положения дела, образует, следовательно, основное предположение «Мифа о Христе».
Почему этот метод, будто бы, менее правомочен, чем исторический метод теологов, почему он менее «научен», — больше того: почему он, вообще говоря, не является «никаким действительным методом», — всего этого из положения вещей уразуметь нельзя. Совершенно несомненно, и этого никто не оспаривает, что евангелия содержат в себе целый ряд сказочных мотивов, что многое в них можно понимать только мифологически и символически. Равным образом, весьма сомнительно, что в их основе лежит историческая действительность. Эта вера в историческую основу зиждется на простом и жалком предании Папин. Следовательно, что же может препятствовать нам, какой методологический принцип запрещает нам распространить способ мифико-символического толкования на весь материал евангелий и лишить их какой бы то ни было исторической действительности? И в Илиаде Гомера на первый, поверхностный взгляд кое-что кажется исторической действительностью, — и все же никто еще не додумался до того, чтобы видеть в этой поэме исторический документ, путем критики и толкования извлечь «историческое ядро» из-под ее мифического и поэтического покрова. Возможно, что «Миф о Христе» со своим разложением евангельской истории на мифы стоит на ложном пути, но в таком случае как раз при его инициативе и благодаря этой пробе тем блестящее должен будет оправдаться исторический характер евангелий и вместо того, чтобы ругать нас, поклонники исторического Иисуса должны были бы, скорее, приветствовать, что мы избавили их от этой неблагодарной и неудобной задачи. Противники упрекают нас в том, что наша затея вызвана тайным желанием доказать, что не было никакого исторического Иисуса. В действительности же, как раз наоборот, — противоположное, якобы, нашему желание лежит в основе всех стараний противников доказать существование исторического Иисуса. Или теологи хотят уверить нас в том, что они сами подходят к вопросу без всякой предвзятости? Следует отказать нам в научности потому, что мы совсем не заинтересованы в их историческом Иисусе? Однако, пусть не пускают себе пыль в глаза и пусть не скрывают истины дела! Для науки, как таковой, может быть совершенно безразлично, жил ли Иисус, или нет. Она сама по себе не имеет решительно никакого основания пониманию историчности Иисуса с положительной точки зрения отдавать преимущество пред пониманием того же самого с точки зрения отрицательной. Только теологии приходится первое понимание выдавать за единственно правомерное, и ей приходится в то же время ради самой себя добиваться утвердительного ответа на этот вопрос. А это, ведь, вовсе не научный, а только религиозный или церковный интерес, а потому всякое хвастовство собственной «научностью», всякое опозоривание «метода» противников, — все это не что иное, как речь pro domo.