Что же касается притч у Луки, то притча о потерянной овце читается в талмуде в таком виде: «Один погонщик мулов гнал пред собой 12 мулов, нагруженных вином. Один из них забежал во двор язычника. Тогда погонщик оставил остальных и начал искать первого, который сбился с пути. На вопрос, как он мог решиться из-за одного оставить других, он ответил: остальные остались на людной улице, где можно не опасаться, чтобы кто-нибудь осмелился похитить мои вещи, потому что ему пришлось бы позаботиться, как бы не попасться на глаза столь многим. Так обстоит дело и с остальными детьми Иакова (кроме Иосифа). Они находились под присмотром своего отца и, сверх того, по годам были старше Иосифа. Последний же во дни своей юности был предоставлен самому себе. Посему, говорит писание, бог проявил по отношению к нему особую заботу».
Притча о потерянной драхме, повторяющая и пережевывающая при этом только ту же самую мысль, равным образом, содержится в талмуде: «Если кто-нибудь потеряет монету, то он зажигает много светильников, чтобы найти ее. Если этот труд предпринимают из-за временных благ, то сколь более награда тогда, когда дело идет о тех сокровищах, которые имеют свою цену в будущем мире?». Что раскаявшегося грешника бог предпочитает добродетельным, — это также взгляд раввинов.
Притча о неверном управителе читается в талмуде так: «Один царь назначил двух надзирателей: одного он избрал в казначеи, другого в управляющие над складом соломы. Впоследствии последний попал под подозрение в том, что он провинился в расхищении. Несмотря на это, он недоволен тем, что не попал на должность казначея. Тогда удивленные его претензией, спросили его: дурак, ты навлек на себя подозрение уже при заведовании складом соломы, как могли бы доверить тебе казначейство?». Притча, правда, не особенно-то глубока, но, во всяком случае, и не так рискованна, как это мы имеем дело в евангельской притче с ее выражениями: «И похвалил господин управителя неверного» и «приобретаете себе друзей богатством неправедным. Верный в малом и во многом верен, а неверный в малом, неверен во многом. Итак, если вы в неправедном богатстве не были верны, кто поверит вам: истинное? И если в чужом не были верны, кто даст вам ваше?». Приходится с удивлением спрашивать, как подобная притча могла пробраться в евангелия?
Притча о богаче и бедном Лазаре напоминает талмудический рассказ о двух одновременно умерших людях, из которых один жил добродетельно, а другой порочно. Один равви видел их во сне: первого, весело прогуливающегося около приятного источника, а другого, напротив, тщетно старающегося достать языком воды из источника. Аналогичное читаем в Midrasch Kohlleth (фол. 86, кол. 14): «Из двух грешников один перед смертью исправился, а другой неизменно жил в пороках. Когда последний отправился в ад, он удивился, видя участника в своих постыдных делах на небе. Тогда он услышал голос: глупый, знай, что твоя ужасная смерть побудила твоего спутника к покаянию; почему ты не хотел еще в земной жизни открыть сердце свое к раскаянию? На это грешник ответил: «так дай мне покаяться теперь!» Глупый! — послышалось опять, — разве ты не знаешь, что вечная жизнь подобна субботе? Кто накануне (в пятницу) не заготовил себе пищи на субботу, что он будет есть в субботу? Кто пред смертью не творит покаяния, тот не делается участником вечной жизни». Больше того: даже фраза Луки (16,25) «Чадо, вспомни, что ты получил уже твое в жизни твоей, а Лазарь злое; ныне же он здесь утешается, а ты страдаешь» повторяется в талмуде, где о нечестивцах сказано: «Так как они не получают никакой доли в той жизни, поэтому они получают свою плату в этом мире».
Для иллюстрации мысли «просите, и дано будет вам; стучите, и отворят вам» Иисус рассказывает притчу о человеке, который в полночь приходит к другу и просит у него три хлеба, каковые, наконец, он получает, но не вследствие дружбы или любви, а вследствие своей навязчивости. Так и вдова только после долгого сопротивления судьи получает удовлетворение в своей просьбе, так как не дает ему покоя. Притчи эти сами по себе безупречны, но какое недостойное представление о боге лежит в их основе!
Сравнение мессии с женихом, а его пришествия с приходом вора, должно быть, у иудеев было употребительным и обычным, так оно встречается также в Откровении Иоанна (3,8 и 19, 7). Мы уже видели, что последнее представляет оригинально-иудейское и только впоследствии переработанное в христианском духе произведение, которое, быть может, принадлежит даже прямо кругу тех гностических сект, из среды которых вышло христианство.