Высказывалось, правда, со ссылками на Моммзена, утверждение, — исследователь Тацита Андрезен высказал его в печати, а другие доверчиво повторили его, — что Тацит позаимствовал свои сведения из сенатских протоколов и государственных архивов, при этом указывали также на покровителя Тацита — Клювия Руфа, который при Калигуле был консулом. Однако, Вейс говорит: «Что Тацит или кто другой мог позаимствовать сообщение о Понтии Пилате из сенатских протоколов, — является гипотезой, которую я не стал бы защищать для того, чтобы простую и ясную вещь не затуманить нелепицей». И даже верующий пастор Дельбрюк допускает, что «Тацит не имел пред собой протокола осуждения Христа». «Архивные изыскания, — читаем мы также в «Справочнике по классическим древностям», — были мало свойственны античной историографии, и Тацит уделял сенатским протоколам и «acta diurna» лишь самое слабое внимание». Больше того: Герман Шиллер пишет в своей «Истории Римской империи в правление Нерона» (1872 г.) следующее: «Мы привыкли слышать оценку Тацита, как образцового историографа, и в известной мере эта слава вполне заслужена, но под этими заслугами не следует, однако, разуметь критику источников и оригинальные изыскания, ибо эта сторона дела обстоит и у Тацита поразительно слабо. Архивными изысканиями Тацит никогда не занимался». Весьма невероятно, впрочем, чтобы о смерти иудейского провинциала Иисуса было отправлено в Рим специальное сообщение, которое и осталось бы занесенным в протоколы сената. «Казнь какого-то плотника из Назарета являлась для всех официальных лиц тех десятилетий чем-то крайне незначительным среди всех прочих событий римской истории в эту эпоху; эта казнь совершенно тонула в той массе бесчисленных казней, которые совершались тогда римскими провинциальными властями. Было бы самым удивительным случаем на свете, если бы она была отмечена в каком-нибудь официальном документе». Какой-нибудь Тертуллиан мог, конечно, утверждать это, когда он в своей «Апологии христианства» отсылал сомневающихся в истинности евангельской истории к римскому архиву, где, якобы, находится специальное сообщение Пилата Тиберию. Но когда современный исследователь Тацита, вроде Андреевна, печатает такую же штуку, то это только смеха достойно. С сенатскими протоколами, таким образом, ничего не выходит, а что касается Клювия Руфа, то мы о нем просто ничего не знаем. «Что основоположник христианства, — издевается Бруно Бауэр, — был осужден на смерть в правление Тиберия прокуратором Понтием Пилатом, архивист, вообще не очень взыскательный, мог бы знать из того же государственного архива, в котором, согласно Тертуллиану, отмечен и тот факт, что в момент смерти Иисуса, в полдень, произошло затмение солнца».
Сообщение Тацита уже по одному тому ровно ничего не говорит за историчность Иисуса, что оно появилось слишком поздно, и что оно вполне могло быть позаимствовано римским историографом из христианской легенды. Тацит мог около 117 г. знать о Христе как раз только то, что дошло до него от самих христиан или от близко к ним стоявших кругов, и не потому, что Тацит, как это утверждает И. Вейс, был «слишком высокомерен», чтобы заняться более точным расследованием христианского предания, а потому, что вообще в таких случаях Тацит имел обыкновение сообщать лишь слухи в таком освещении, как это казалось ему подходящим для его целей.
На этом, собственно говоря, можно было бы закончить наше рассмотрение свидетельств светской литературы, раз мы пришли к заключению, вполне согласному с выводом Вейса: «У нас нет действительно доказательного свидетельства светской литературы» (92). К этому пришел, впрочем, и Вейнель, когда он говорит: нехристианским свидетельствам ни одна сторона не станет придавать большой цены. «Ведь, в том, что ко времени появления «Анналов» Тацита, переписки Плиния и даже исторических сочинений Иосифа (в 90 гг. I века), что к этому времени христианство было уже широко распространенной по всей Римской империи религией, которая основоположником своим признавала распятого Пилатом мужа из Назарета, — в этом сомневаться не приходится» (104). Юлихер также в своем упомянутом уже этюде в «Kultur der Gegenwart» целиком отрицает доказательность свидетельств римской светской литературы.