Свидетельство Павла.
Чем менее светские свидетельства говорят в пользу историчности Иисуса, тем более, конечно, возрастает у защитников ее интерес к тому свидетельству, коим реальное существование Иисуса устанавливается самым недвусмысленным образом. Таковое недвусмысленное свидетельство, согласно общепринятому мнению, находится в так наз. посланиях апостола Павла. Посему для теологов Павел является настоящим «piöce de resistance» их веры в Иисуса. Он слывет «самым надежным фундаментом», «главою угла», «несокрушимым краеугольным камнем», «неоспоримым доводом» в пользу того, что Иисус действительно жил, был распят, Погребен, а может быть, и воскрес. Больше того: историческая теология так самоуверенно держит себя в св тем убеждении в абсолютной доказательности этого свидетеля, что, по ее мнению, всякое сомнение в историчности Иисуса может быть приведено к молчанию простым указанием на Павла. Бет в этом отношении называет его «чрезвычайной инстанцией» (35). У него Павел вместе со светской историей (!) слывет за «неоспоримое свидетельство» в пользу историчности Иисуса. Он, подобно Вейнелю, не может даже представить себе, чтобы кто-нибудь мог серьезно отбрасывать это свидетельство Павла, не сочтя посланий самого Павла подложными. Да и фон- Соден о Павловых посланиях говорит следующее: «Они дают такое веское свидетельство в пользу исторического Иисуса, что до Древса никто еще не отважился отрицать историчность Иисуса, Не оспаривая в то же время подлинности этих Павловых посланий». «Древс, — говорит Бет, — в данном случае действительно должен предстать пред трибуналом своей собственной теории в качестве обвиняемого в нерадении и недосмотре, так как он пропустил подлинность некоторых посланий Павла да и не позаботился поставить под знак вопроса историческое существование Павла. В действительности же он, дабы достигнуть своей цели, не нарушая своих принципов, и ослабить все свидетельства за Иисуса, должен был бы приняться также и за существование Павла». И вот этот книжник надеется, что Древс этот пробел заполнит, «дабы оправдаться перед лицом своих принципов». Только в таком случае, по его мнению, Древс имел бы возможность всю бее исключения Павлову литературу объявить подложной и отнести ее к такому позднему времени, что во всем ее содержании мог бы видеть только продукт фантазии, как он это уже делал».
Я очень признателен моему противнику за совет и приму его к сведению. Ведь, он, без сомнения, в этом прав: если образ Павла является только выдумкой второго века, то приписываемые ему под именем Павла, современника Иисуса, послания не подлинны и не могут служить доказательством в пользу существования Иисуса. А если, с другой стороны, существуют, «Вообще говоря, подлинные Павловы послания, то в таком случае они являются литературным свидетельством из самых первых годов христианства, совпадая с остальными свежими и неокостеневшими благовествованиями об Иисусе, совпадая с представлениями первых христианских общин». Это — правильно, как дважды-два — четыре. Так же правильно и то, что посланиями Павла доказывается, во всяком случае, существование какого-то Иисуса, даже какого-то человека Иисуса. Вопрос только в том, насколько это свидетельство доказывает также и историчность его, т. е. действительно ли человек Иисус Павловых посланий понимается ими как некий исторический индивидуум, как таковой, который существовал в совершенно определенное время, в определенном месте, при определенных, исторически доказуемых условиях, и этот вопрос остается открытым даже в том случае, если эти послания следовало бы считать подлинными, а их написание относить к самым первым годам христианства. Об этом различии, по-видимому, не подозревают ни Бет, ни его коллеги-теологи. Поэтому сделанный по моему адресу Бегом упрек в «недогадливости» я должен вернуть обратно, по адресу его самого и его единомышленников. По мнению Бета, как раз на основании авторитета Павловых посланий «с несомненностью установлено, что этот апостол около 35 года благодаря надежным рассказам жителей Иерусалима, из бесед в кругу своей фарисейской секты получил сведения об историческом Иисусе, каковые, подкрепленные его собственным религиозным переживанием, сделались фундаментом его проповеди, основным фондом его апостольского сознания и памяти. Существование проповедующего и пишущего послания апостола Павла подтверждает, что он, несомненно, знал об Иисусе, который разносил свое учение по иудейской стране и евреями был распят на кресте». Таков же был смысл и той речи, которую И. Вейс произнес на маннгеймском собрании протеста: «Всякий знает, что Павел до своего обращения гнал назареян, — почему? Потому что они утверждали, — а это в его глазах было преступлением, — что распятый Иисус из Назарета был мессией. По рассказу Деяний апостольских, он присутствовал при споре Стефана с евреями об этом Иисусе и его учении, он был очевидцем: мученической смерти Стефана. Конечно, он и сам принимал участие в прениях с последним, во всяком случае, он доподлинно знал, о чем шла речь. И этот гонитель назареян, говорят, ничего не знал об Иисусе?» (9).