3. Методологические принципы теологической историографии.
В борьбе вокруг «Мифа о Христе» так много говорилось о методе[41], что, наконец, можно было узнать, что же, собственно говоря, значит метод. Во всяком случае, сделалось ясно, каким методом пользуются теологи-«историки». Ведь, сам Вейнель раскрыл перед нами тайну этого метода с такой трогательной откровенностью, что мы можем быть ему только благодарны за это. По этому методу, историчность евангелий для историков несомненна а priori, прежде всякого исследования. Следовательно, дело заключается только в том, чтобы извлечь из предания «историческое ядро». А как это делается? «Образ Иисуса, — говорит Вейнель, — нужно очистить от христианского элемента, прежде чем искать самого Иисуса. Однако, от христианского элемента в, определенном смысле: Иисус, ведь, был не иудеем, а представлял собой нечто новое, — христианский элемент следует удалить от него только постольку, поскольку этот элемент принадлежит к идеям, представлениям и тенденциям, какие могла иметь только позднейшая община». Или, как мы читаем в другом месте, для исторической критики «единственным мерилом подлинности или подложности должен служить следующий принцип: следует выделять в качестве неподлинных только такие черты предания, которые могут происходить не из интереса Иисуса, а только из интереса общины» (30 сл.).
Пусть обратят внимание, как здесь все заранее предполагается установленным, что Иисус — вообще историческая личность, что он — не иудей, что он представляет собой «нечто новое», и, прежде всего, «интерес Иисуса». А откуда это уже заранее, до начала самого исследования, интерес Иисуса известен Вейнелю так хорошо, что он надеется с помощью этого мерила установить, что в предании подлинно и что неподлинно? Пусть ответит он, положа руку на сердце! Уж не заключалось ли здесь дело скорее в «интересе» исторической теологии и церкви, чем Иисуса? Евангелия объяснены «душой Иисуса», а не душой их авторов. (22)! А я думал бы, что при действительно историческом исследовании «интерес» и «душу» Иисуса можно было бы открыть только в процессе самого исследования. Однако, теологический «историк» уже заранее предполагает доказанным как раз то, что ему нужно было бы доказать и получить путем исследования: существование и знание самой внутренней сущности человека Иисуса. Правда, так поступает не один только Вейнель, но и Клемен для религиозно-исторического объяснения нового завета выставляет знаменитый «методологический принцип», что религиозно-историческое объяснение невозможно, если оно ведет к шатким выводам (т. е. к отрицанию существования исторического Иисуса или подлинности Павловых посланий) или исходит из таких предпосылок. Больше того: Вейс высказывает это еще откровеннее, признаваясь, что во всех своих объяснениях он исходит из того предположения, «что евангельская история имеет вообще исторический корень, что она выросла на почве истории Иисуса, восходит к очевидцам жизни Иисуса и хронологически к нему так близка, что ее можно причислить вообще к историческим воспоминаниям» (125).
41
Ни в какой науке не носятся так часто и много со словами «метод» и «научность», как в теологии. Представители последней как будто боятся, что их исследованиям могут не придать серьезного значения, а потому они считают своею обязанностью как можно решительнее подчеркивать «научный» и «методический» характер их.