В таком случае, конечно, нет ничего удивительного в том, что видят себя «научно»-вынужденными держаться за историчность Иисуса и применяемый самими лично, так называемый исторический метод славословят в качестве единственно приемлемого и подлинного, потому что он, якобы, подтверждает это существование Иисуса. На самом же деле, последнее вовсе не результат, а предположение этого применяемого метода; Метод заранее был подобран применительно к подтверждению этого предположения, и то, что в конце своего исследования приходят к существованию и так, и сяк установленного Иисуса, зависит не от метода, а от того, что заранее поставили себе эту цель. Об этом пусть прочтут в направленном против Вейнеля сочинении Крика. На основании же всего вышесказанного следует отрицать за теологами-«историками» право гордиться своим методом. Пусть их изыскания с помощью применяемого ими метода «осторожны», «осмотрительны», — «научными» в обычном значении этого слова они не являются. А если бы настоящие историки не предоставили критику новозаветных документов просто теологам, то они, быть может, призадумались бы, прежде чем вступиться за них, стать на сторону теологов-критиков и обвинить противников такого рода историографии в «отсутствии исторического ума».
Однако, сущность теологического метода относительно исторического Иисуса всем вышеуказанным еще не исчерпана. Прибавим сюда еще следующий принцип: все, что в евангельских рассказах теологическим критикам кажется возможным, тем самым оно уже, якобы, действительно. Так, Вейнелю хотелось бы признавать традицию так долго, «пока она не покажется явно невозможной», а против Вреде он заявляет: «Методологически прямо неправильно сказать: все дело в том, что в спорной истории или в словах указывается что-нибудь такое, что всякое иное объяснение данной картины делает невероятным или хотя бы сомнительным». Требовать этого, — по его мнению, — значит «убивать всякую историографию» (22). А Вот если бы держаться принципа Вейнеля, то о таковом как раз не могло бы быть и речи. Ведь, если в каком-нибудь предании не все окажется возможным, то еще далеко до» того, чтобы ему не быть действительным! История Телля, Может быть, так же хороша, как и история семи римских царей или история Семирамиды, Сардана пала, а потому, пока недоставало других документов, она тоже считалась действительной историей. Больше того: на основании принципа возможности, и Геракл мог бы казаться реальной личностью, и можно было бы отыскать в его саге «историческое ядро». Почему бы не существовать человеку этого имени, который задушил льва, уволок зловредного кабана, поймал живою лань, убил страшную змею, вычистил конюшни и совершил ряд других подобных подвигов, чтобы, в конце концов, сжечь самого себя на костре? Правда, лернейская гидра была многоголова, и у ней вместо каждой отрубленной головы вырастали две новые, — эго, натурально, позднейший вымысел, происшедший, быть может, из «субъективного видения» Геракла. Разве мы не знаем, что он был горчайший пьяница? Как известно, в хмельном состоянии у человека предметы обычно удваиваются и утраиваются. Таким образом, следуя вышеуказанному принципу, можно было бы и миф о Геракле объяснить «исторически». Но этот принцип упускает из виду только то, что все, что действительно, должно быть также и возможным, обратное же заключение, — от возможности к действительности, — противоречит законам логики. А, ведь, это и есть то заключение, на котором, не говоря уж об «интересе Иисуса», зиждутся все теологические построения жизни Иисуса. Евангельские истории исследуются со стороны их возможности, а затем выдаются за исторические, реальные события, историчность которых думают доказать простым указанием на их возможность.
4. Хронология евангелия Марка.
На этот раз Вейс считает себя обладателем такого факта, который обеспечивает от всякого сомнения связь евангелия Марка с прямыми учениками Иисуса; таким фактом является время возникновения евангелия. По его мнению, существует возможность совершенно точно определить дату происхождения этого произведения. По Вейсу, евангелие должно было быть написано безусловно между 64-67 или 68 годами, следовательно, вскоре после смерти Петра, который, по общепринятому мнению, погиб при гонении на христиан при Нероне, в 64 году, хотя это «гонение на христиан», как мы уже видели, по всей вероятности, вообще не имело места, и Петр, по утверждению подавляющего числа протестантских теологов-«историков», вообще в Риме никогда не был. Как обстоит дело с этим установлением даты, — об этом все необходимое уже сказал Штейдель в своем труде «Im Kampf um die Christusmythe», так что я могу отказаться от более подробного разбора этого «образчика Вейсовской науки». Все это прекрасное доказательство сводится просто к тому, что 13, 5-27 Марка представляет христианскую переработку иудейского, — вероятно, времен войны Бар-Кохбы — апокалипсиса, введенного в текст, а значит, его содержание уже по одному только этому не может служить никаким доводом в пользу возникновения евангелия до 70 года. И если теологические сотрудники Вейса, как жалуется он, — «по своему милому теологическому обычаю» (Вейс знает своих молодцов!), — не обратили внимания на его «довод», то они на этот раз поступили вполне правильно. А это тем более заслуживает уважения, что со времен тюбингенцев «развивается сильное попятное движение критики» (95), и теологическая историография тем более прилагает усилий отнести возникновение новозаветных произведений на возможно более раннее время, чем более ускользает у нее из рук реальный человек Иисус.