Первый ее аргумент снова попросту нелогичен: «… следствием была выяснена и скрытая интрига донесений Бурштейна, наличие которой позволило с еще большим доверием отнестись к его показаниям»: «сам факт его донесений был спровоцирован внутренним денежным конфликтом с М.Ю. Козловским, в силу которого последний и решил “сообщить” о роде деятельности своего бывшего партнера по бизнесу» [145]. Из ее слов получается, будто Козловский первый донес на Бурштейна в отместку за денежный конфликт. Это ложь, ибо как раз Бурштейн писал донос, и относиться к нему с доверием, конечно, нельзя, поскольку он был спровоцирован спором из-за денег. Иванцова выворачивает все наизнанку!
Затем она так оценивает показания Козловского: «Налицо искажение М.Ю. Козловским действительности и его стремление дистанцироваться от А.Л. Гельфанда (Парвуса)», в то время как очевидно «его участие в коммерческом проекте в качестве представителя и доверенного лица Парвуса». И далее: «По сути Козловский являлся главным представителем и доверенным лицом Ганецкого и Парвуса в России» [146]. Утверждая это, Иванцова ссылается на единственный документ — на тот самый договор, по которому Козловский как представитель Парвуса должен был выяснить финансовое положение «Помора». Этот документ опубликован и С.С. Поповой, и Иванцовой, но последняя никак не объясняет, почему дата его составления исправлена с августа на декабрь, а фамилия Козловского заменена на Рабиновича [147]. Очевидно, что эти исправления сделаны в тот момент, когда Козловский отказался участвовать в деле с Парвусом, а петроградские компаньоны хотели продолжать сотрудничество, т.е. еще до разрыва и написания Бурштейном доноса. Конечно, такой исправленный документ терял юридическую силу, становясь просто черновиком. Нелепо уличать при помощи него Козловского в чем-либо!
Завершается кампания Иванцовой по защите Бурштейна рядом лживых утверждений. В первом она разоблачает сама себя: «Установлено, что Парвус и М.Ю. Козловский выезжали по торговым делам из Копенгагена, в том числе и в Стокгольм, однако о его других посещениях Берлина весною 1915 г. не известно. … В связи с этим ложными являются показания М.Ю. Козловского, который при его допросе 24 июля 1917 г. опровергал утверждение З.И. Бурштейна о совместной с Парвусом поездке в Берлин летом 1915 г.» [148]. Поясню для непонятливых. Иванцова говорит: нет сведений, что Козловский был в Берлине, но он лжет, опровергая это! Далее мы увидим, что она всего-навсего позаимствовала такой способ «доказательства» у следствия 1917 г. Кстати, сам Козловский указывал следствию, что он знал о доносе Бурштейна, но спокойно вернулся в Россию, ибо не был ни в чем повинен, а осенью 1916 г. ему снова был разрешен выезд за границу, т.е. власти не придали значение клевете Бурштейна! [149]
Иванцова, уже все менее отличимая от Бурштейна, бездоказательно заявляет, что, поскольку «были известны случаи, когда с целью контрабандного ввоза были задействованы суда нейтральных стран, по пути следования менявших курс и привозивших в союзнические страны немецкий товар как товар из нейтральных стран», то «все сходилось на том, что Парвус намеревался с этой же целью использовать судна приобретаемого пароходства» (орфография и стиль автора сохранены. — Р.В.) [150]. Хорошо все сходится, когда доказывать не надо!
Кончается все утверждением Иванцовой, что созданный в 1915 г. Парвусом Институт по исследованию причин и последствий мировой войны был «лишь прикрытием другого рода деятельности, преимущественно направленной на пропаганду прогерманских идей» [151]. Объяснений у автора мы не найдем. Она просто повторяет то, что заявлял Алексинский в 1915 г. Зато даже биографы Парвуса, убежденные в существовании связки «Германия—Парвус—Ленин», признают, что хотя Парвус и замышлял Институт для прикрытия своей политической деятельности и привлечения русских эмигрантов, но нанятые им сотрудники из революционеров сразу же отказались от политического сотрудничества с Парвусом и на выделенные им средства на самом деле выпускали научные труды и собирали библиотеку [152].
Итак, очень показательно, что сведения о «связях» революционеров с Германией дали двое таких проныр, как бывшие жандармы Ермоленко и Бурштейн при участии контрразведчика В.Г. Орлова. У них были необходимые «профессиональные» качества, подмеченные Н.В. Грековым, — «буйная фантазия в сочетании со знанием основ конспирации и розыскной работы…» [153]. Бурштейн и Орлов были причастны к делу Мясоедова, и в контрразведке явно желали повторить этот свой опыт тотальной компрометации подозреваемого, фабрикации дела и казни без доказательств!
150
Следственное дело большевиков. Кн. 1. С. 54. «Использовать судна» приходится тем, кто лежит в параличе и просит туалетную «утку». На море используют суда.
152
Земан З., Шарлау В. Парвус — купец революции. Нью-Йорк, 1991. С. 231—232; об Институте Парвуса также см.: Попова С.С. Указ. соч. С. 399, 415.