“О Московском университете. Не сильное там руководство. Быть может стоит разделить Московский университет на два университета: в одном сосредоточить естественные науки (физический, физико-технический, математический, химический, биологический и почвенно-географический факультеты), в другом — общественные (исторический, филологический, юридический, философский факультеты). Старое здание отремонтировать и отдать общественным наукам, а для естественных выстроить новое, где-нибудь на Воробьевых горах. Приспособить для этого одно из строящихся в Москве больших зданий. Сделать его не в 16, а в 10, 8 этажей, оборудовать по всем требованиям современной науки.
Уровень науки у нас понизился. По сути дела у нас сейчас не делается серьезных открытий. Еще до войны что-то делалось, был стимул. А сейчас у нас нередко говорят: дайте образец из-за границы, мы разберем, а потом сами построим. Что, меньше пытливости у нас? Нет. Дело в организации. По нашим возможностям мы должны иметь И. Г. Фарбениндустри в кубе. А нет его. Химия сейчас — важнейшая наука, у нее громадное будущее. Не создать ли нам университет химии? Мало у нас в руководстве беспокойных… Есть такие люди: если им хорошо, то они думают, что и всем хорошо…”[542]
Сталин лично курировал развитие науки. Ему принадлежало последне слово в решении таких вопросов, как открытие научных журналов. Так, именно Сталин разрешил открыть журнал "Вопросы философии". Философ Кедров был назначен главным редакторов "Вопросов философии" в 1947 году, но уже в 1949 году, в результате активности своего противника М. Б. Митина был снят[543]. Как видим, не мог Сталин контролировать все детали и сами ученые ответственны за многие несуразности, происходившие в то время в науке.
Как свидетельствует Ю. Жданов[544], “всемогущий аппарат” похоронил не одну идею Сталина. Например, в связи с юбилеем Академии наук СССР Сталин предложил учредить в стране ордена для деятелей науки. Орден Ломоносова — за заслуги в разработке общих проблем естествознания; орден Менделеева — за заслуги в области химии; орден Павлова — за достижения в сфере биологических наук. Надо сказать, что образцы этих орденов уже были изготовлены Монетным двором — Жданову их показывал заведующий сектором науки ЦК С. Г. Суворов, — но где-то дело застряло.
Сталин понимал, что работы Маркса уже устарели для XX века, но, что новое общество еще полностью не создано, не разработана и теория нового общества, нет и теории развития этого общества. А без адекватной теории СССР ждет смерть, смерть, смерть…
По словам И. Бенедиктова[545], "Сталин был одним из первых политических лидеров мира, осознавших всю громадную практическую значимость ядерных исследований и освоения космоса. Да и твердая поддержка им малоизвестных в то время И. В. Курчатова и С. П. Королева, которых не очень-то признавала академическая элита, говорит о многом. Ломая косность и рутинерство тогдашних научных "светил", ЦК партии под руководством Сталина придал работам на этих, казавшихся многим даже в научном мире полуфантастическими направлениях общегосударственное значение. В результате, отставая от Запада в экономическом отношении на десятилетия, наша страна на ключевых участках научно-технического прогресса сумела занять ведущие позиции, подвела необходимый материальный фундамент под статус великой державы.
…Чтобы преодолеть отсталость, выйти на передовые рубежи технического прогресса, стране нужны были ученые нового, социалистического типа, свободные от недостатков русской буржуазной интеллигенции с ее дряблостью, ленью, "безрукостью", барски-пренебрежительным отношением к простому народу. Говоря современным языком, в 30-е гг. сформировался массовый социальный заказ на ученого с активной жизненной позицией, тесно связанного с трудящимися, их революционной борьбой за создание нового общества, людей, непримиримых к академической рутине и догме, "почиванию на лаврах", людей, нацеленных на решение назревших практических задач"[546].