Образ деда, который в некоторых сказаниях замещается другими родственниками (дядей в сказании о Гамлете), также имеет более глубокий смысл**. Мифологический комплекс инцеста с матерью — и связанная с ним неприязнь к отцу — здесь сочетается с другим большим комплексом, который представлен эротическими отношениями между
Такой защитный механизм обсуждается Фрейдом в связи с анализом Гамлета (Traumdeutung, S.183; см. также Jones — Am. Л. of Psychology, 1911).
В отношении других значений фигуры деда см. работу Фрейда Анализ фобии пятилетнего мальчика ( Jahrb. f. Psychoanalyse, 1,1909, S.7378); см. также статьи Джонса, Абрахама и Ференци в: Internat. Zeitschrift f. arzt. Psychoanalyse, Vol.l, 1913, März.
отцом и дочерью. Кроме других широко распространенных сказаний* сюда относится и пересказываемая в различных вариантах история о новорожденном мальчике, которому предсказано, что он станет зятем и наследником некоего правителя или монарха, что в конечном счете и происходит, несмотря на все гонения (брошен на волю судьбы и т.д) со стороны последнего. Подробную библиографию, подтверждающую широкое распространение этой темы можно найти у Кехлера (R.Köhler: Kleine Schriften, II, 357). Отец, который отказывается отдать дочь кому-либо из ее поклонников или предваряет замужество дочери определенными, трудными для выполнения условиями, поступает так потому, что в действительности не хочет отдавать ее другим, ибо в конечном счете желает обладать ею сам, заточив ее в каком-нибудь недоступном месте, чтобы сберечь ее девственность (ср.: Персей, Гильгамеш, Телеф, Ромул), и если его воля нарушается, он преследует дочь и ее отпрыска с неутолимой ненавистью. Однако бессознательные сексуальные мотивы его враждебности, за что ему позднее мстит внук, делают очевидным то, что герой снова убивает в его лице просто человека, пытающегося лишить его любви своей матери: то есть — отца.
Другая попытка возврата к более первичному типу прослеживается в следующей особенности: возвращение к отцу-простолюдину, которое явилось результатом отделения роли отца от роли царя, снова сводится на нет вторичным возвеличиванием отца-простолюдина до положения бога, как в случае Персея и других сыновей непорочных матерей: Карны, Ионы, Ромула, Иисуса. Вторичный характер этого божественного отцовства особенно очевиден в тех мифах, где девственница, которая понесла от божественного зачатия, позднее выходит замуж за смертного (ср.: Иисус, Карна, Иона), который впоследствии выступает как настоящий отец, в то время как бог в качестве отца репрезентирует лишь в высшей степени восторженную детскую идею величия, силы и совершенства отца**
См. Otto Rank incest Book.
Подобное отождествление отца с Богом (небесным отцом и т.п.),
В то же время, эти мифы строго настаивают на мотиве девственности матери, что в других местах упоминается лишь вскользь. Первой причиной этого, по-видимому, является трансцендентная тенденция, которую влечет за собой введение бога. Вместе с тем, рождение от девственницы является самым резким отречением от отца, свершением замысла всего мифа, как это видно по легенде о Сар-гоне, который не признает никакого отца, а лишь свою мать, весталку.
Последнюю стадию этого постепенного ослабления враждебного отношения к отцу представляет та форма мифа, в которой личность царствующего преследователя оказывается не только полностью обособленной от фигуры отца, но теряет даже отдаленное родство с семьей героя, против которой он выступает как злейший ее враг (в сказаниях о Фаридуне и Аврааме; царь Ирод против Иисуса и др.). Хотя от первоначального образа отца, царя и преследователя сохраняется лишь роль царствующего преследователя или тирана, вся схема мифа создает впечатление, что ничего не изменилось, что означающее “отец” просто заменено означающим “тиран” Такая интерпретация отца как “тирана", типичная для детских представлений*, позднее обнаруживает огромное значение для толкования определенных анормальных форм данного комплекса.
Прототипом такого отождествления царя с отцом, которое регулярно встречается и в сновидениях взрослых, вероятно, является зарождение царской власти от родового патриархата, о чем также свидетельствует использование одних и тех же слов для обозначения царя и отца в индо-
согласно Фрейду, с таким же постоянством встречается в фантазиях в рамках нормальной и патологической психической деятельности в виде отождествления отца с правителем. В этой связи интересно также отметить, что почти все народы прослеживают свое происхождение к своему богу (Abraham: Dreams and Myths, Monograph Series No. 15).