«Всех участниц моей группы объединяло одиночество, – соглашается Памела. – Мы все были одиноки, уязвимы и напуганы, и все отчаянно пытались что-нибудь вспомнить. Мне казалось, что потерянные воспоминания не могут не быть чем-то реальным, раз все эти женщины искали одно и то же».
В группе они опробовали несколько необычных приемов восстановления похороненных воспоминаний. Психотерапевт Лоры надеялся на такую процедуру, как «работа в состоянии транса». Он просил ее закрыть глаза, представить, что могло случиться в прошлом, а потом записать в дневник «все, что придет в голову». Предполагается, спонтанное письмо помогает установить связь с неосознанными воспоминаниями. Потом психотерапевт читал записи вслух. «Это было в реальности, – говорил он. – Эти события действительно происходили».
Если одна из участниц группы настаивала на том, что просто фантазировала или выдумывала, психотерапевт начинал с ней спорить. «Ты ничего не выдумывала, – говорил он. – Твоему разуму сложно принять ужасную реальность, и поэтому ты отрицаешь правду, чтобы защитить себя. Это воспоминания, и они реальны».
В одной из дневниковых записей Лора рассказывает о своих страхах по поводу того, что эти воспоминания могут оказаться настоящими.
Мне трудно поверить в сны, которые мне снятся. У меня болят плечи и рука, болят так сильно, что мне приходится принимать обезболивающее. Реальная боль или воспоминания о ней? Может ли быть все настолько плохо, как мне снится? Могут ли мои сны иметь символический смысл? Можно ли плохие сны спутать с воспоминаниями? Почему никто ничего не замечал, почему всем было все равно? Я бы хотела выяснить, что действительно произошло, а что мне внушило телевидение, страшные истории и воображение. Реально ли это все или это просто какая-то игра, в которую со мной играет мой разум?
«Реально ли это все? Или я выдумываю?» – спрашивали женщины. «Нет, – мягко разубеждали их психотерапевты, – калечащее отрицание вместе с ненавистью к себе и чувством вины часто проявляются у жертв насилия. Сомнения и скепсис – это признак того, что воспоминания на самом деле существуют. Игнорируйте сомнения. Доверьтесь чувствам. Перестаньте отрицать произошедшее. Не ищите внешних доказательств, потому что в большинстве случаев их просто нет».
Женщинам чрезвычайно подробно рассказывали о том, у кого могут возникнуть вопросы или сомнения по поводу их воспоминаний. Самым очевидным объектом недоверия становилась семья пациента. «Ваши семьи приложили немало усилий для того, чтобы похоронить эти воспоминания. Они попытаются подвергнуть сомнению ваши слова, ведь они сами отрицают случившееся».
Слово «отрицание» повторялось без конца. Это считалось безусловным, неоспоримым фактом: жертвы отрицают случившееся, семьи отрицают случившееся, маньяки-педофилы отрицают случившееся. «Отрицание» – ответ на все вопросы. Если обвиненным членам семьи нечего сказать, так это потому, что они виноваты; если они утверждают, что невиновны, значит, они пытаются что-то скрыть; если их воспоминания отличаются от воспоминаний жертвы, то они отрицают случившееся. На любой вопрос находился ответ, и в нем всегда было слово «отрицание».
– Вся твоя семья отрицает случившееся, – сказал Эрин ее психотерапевт.
– Но подождите минутку, – ответила Эрин, чувствуя гнев и желание защищаться. – Вы так говорите, как будто уверены в том, что я жертва инцеста, хотя я до сих пор не знаю, что со мной произошло.
– Многие мои клиенты, пережившие инцест, не помнят, что с ними случилось, – ответил психотерапевт. – Большинство из них отрицают случившееся.
Если клиентка «отрицала случившееся», ей просто нужно было работать усерднее. Когда Элизабет усомнилась в необходимости тратить столько времени на поиск воспоминаний, которых вообще могло не существовать, ее психотерапевт ответил: «Тебе становится хуже, потому что ты недостаточно стараешься». Когда Лора отказалась участвовать в некоторых сеансах автоматического письма, ее психотерапевт сказал, что она убегает от своих проблем. «Ты просто не хочешь много работать», – сказал он. Позже, когда у Лоры появилось воспоминание о том, как маленький мальчик накрыл подушкой ее лицо, когда она была младенцем, ее психотерапевт начал постоянно задавать один и тот же вопрос: «Когда ты примешь тот факт, что твой брат пытался тебя убить?» – пока она в конце концов не согласилась, что брат пытался ее задушить.
«Мои психотерапевты подталкивали меня и заставляли “вспоминать” все больше и больше, несмотря на то что у меня начали появляться симптомы психоза во время сеансов, – говорит Мелоди. – Я быстро теряла способность проводить грань между собственным воображением и реальными воспоминаниями».