Личность в эддических мифах
— Бога нет!
— А сыр есть? — грустно спросил учитель.
Представления о личности, господствующие в ту или иную эпоху, проявляются прежде всего в персонажах произведений, характерных для данной эпохи. Поэтому представления о личности, господствовавшие в то время, когда создавались эддические мифы, должны были проявиться в персонажах этих мифов. Можно ли, однако, говорить о «персонажах» в отношении мифов? Ведь персонаж — это то, что обязано своим существованием тому или иному произведению, другими словами — то, что «вторично» по отношению к нему. И наоборот, нельзя же считать персонажем произведения то, что по отношению к нему «первично». Нельзя же, например, считать Наполеона персонажем научной биографии Наполеона, и, очевидно, потому, что Наполеон как историческое лицо «первичен» по отношению к его научной биографии (пример этот, возможно, не совсем удачен, поскольку, как известно, еще полтора века тому назад было высказано предположение, что Наполеон — это миф, а не историческое лицо[31]). Правда, в романе «Война и мир» Наполеон — это один из персонажей. Но Наполеон в романе и Наполеон в его научной биографии — это, очевидно, совершенно разные вещи: в противоположность Наполеону как историческому лицу, Наполеон как персонаж романа — это нечто существующее только в данном романе, т. е. «вторичное» по отношению к данному роману.
Вопрос о том, что первично — персонаж мифа или сам миф — это вопрос кардинальный для понимания не только того, что такое миф, но также и того, что такое религия. Ибо в сущности он просто переформулировка вопроса о том, что первично — миф или религия. Среди тех, кто изучал эддические мифы, всегда господствовало представление, что вера в богов, т. е. религия, — это нечто первичное по отношению к мифам и что, следовательно, изучение мифов — это только нечто подсобное по отношению к изучению религии. «Мифы — это рассказы о богах. Кто говорит о мифах, должен говорить и о богах. Отсюда следует, что мифология — это часть науки о религии»,[32] — так говорит автор последней из длинного ряда капитальных монографий о древнегерманской мифологии, а также капитальной истории изучения мифологии вообще. Было ли, однако, когда-нибудь доказано, что вера в богов первична по отношению к мифам? Конечно, это никогда не было доказано и доказать это невозможно. Между тем нетрудно убедиться в том, что вера в первичность религии по отношению к мифам, несмотря на то что она освящена авторитетом авторов монографий, подавляющих колоссальностью эрудиции и универсальностью охвата материала, покоится на предрассудках и недоказуемых допущениях и подразумевает игнорирование сущности мифа.
Если религия первична по отношениям к мифу, то — делается вывод — мифы представляют интерес не сами по себе, а только как отражения религиозных верований, и, следовательно, любые другие отражения этих верований, т. е. следы мифологических имен в топонимике, ономастике, фольклоре и т. д., представляют не меньший интерес, чем мифы в собственном смысле слова. И так как в германоязычном мире мифы в собственном смысле слова, т. е. повествования, сохранились только в «Старшей» и «Младшей Эдде», тогда как в германоязычных странах вне Исландии сохранились только следы языческих верований, то в германистской науке о мифах издавна установилась традиция сводить изучение мифов к изучению следов языческих верований, т. е. к изучению того, что вовсе не представляет собой мифов в собственном смысле слова. Еще Якоб Гримм, патриарх германистики, назвал свою знаменитую монографию немецкой [т. е. германской] мифологией, хотя в этой монографии мифы в собственном смысле слова, т. е. эддические мифы, занимают ничтожное место, большая же ее часть — это грандиозное собрание следов языческих верований в топонимике, ономастике, фольклоре и т. д. и реконструкция этих верований из их следов.[33] Таким образом, последствием веры в первичность религии было то, что вместо мифов изучались следы языческой религии, причем даже если допустить, что следы этой религии были в то же время следами мифов, то ведь изучались эти следы всегда только как следы верований, а не как следы мифов. Да и как можно было бы изучать мифы по их следам?
31
Французский ученый библиофил Перес, пародируя одного мифолога, доказывал, что Наполеон — это солнечный миф, в брошюре: Pérès J. B. Comme quoi Napoléon n'a jamais existé ou grand erratum d'un nombre infini d'errata à noter dans l'histoire de XIXe siècle. Agen, 1835. Брошюра много раз переиздавалась.
32
Цитата из кн.: Vries J. de. Forschungsgeschichte der Mythologie. Freiburg-Munchen, 1961, c. IX.