Современная зарубежная наука игнорирует различие между разными типами авторства. Поэтому историки литературы нередко пытаются определить автора произведения, возникшего в условиях эпического авторства. Однако, поскольку эпический автор не осознает себя автором, произведение, возникшее в условиях эпического авторства, как правило представляет собой наслоение множества авторских вкладов, ни один из которых не поддается определению. Следовательно, попытки определить автора такого произведения не могут не быть безуспешными. Особенно часто делаются попытки определить автора того или иного письменного произведения, возникшего, однако, явно в условиях эпического авторства. Существует представление, что письменное произведение — это непременно результат литературного, т. е. осознанного авторства. Однако это представление — предрассудок. Как уже было сказано, эпическое, т. е. неосознанное, авторство широко представлено в письменной средневековой литературе. Вместе с тем одновременно с возникновением личного, т. е. осознанного, авторства в той или иной его форме возникает, по-видимому, и убеждение в том, что такое авторство всегда существовало, и древние эпические произведения приписываются мифическим авторам. Так называемый гомеровский вопрос — это в сущности вопрос о том, какую ступень развития авторства подразумевают не только приписываемые Гомеру поэмы, но также и само представление о Гомере как их авторе.
Хотя в произведениях, возникших в условиях эпического авторства, отдельные авторские вклады не поддаются определению, невозможно сомневаться в том, что такие произведения — результат авторских вкладов носителей данной литературной традиции, т. е. отдельных лиц, а не творчества, в котором одновременно участвует весь народ. Впрочем, как убедительно показали наблюдения М. Пэрри и А. Лорда, в устной эпической традиции всякое исполнение эпического произведения — это в сущности его сочинение заново, поскольку сочинение еще не отчленено от исполнения.[47]
От эпического авторства резко отличается авторство, которое можно назвать «сказочным». Этот тип авторства в сущности парадоксален: он подразумевает, с одной стороны, осознание созданности произведения, т. е. того, что оно — вымысел, фантазия, но, с другой стороны, — полное отсутствие осознания того, что оно создано кем-то. Повествование с установкой не на правдивость, а только на занимательность — естественный результат осознанности вымысла при неосознанном авторстве. Самое типичное повествование такого рода — это, конечно, волшебная сказка. Повествование с установкой не на правдивость, а на занимательность должно быть, естественно, построено так, чтобы не содержать ничего, что не способствует его занимательности. Поэтому все особенности формы и содержания волшебной сказки явно служебны по отношению к ее основной установке. В частности, главный герой волшебной сказки — это герой, индивидуальность которого исчерпывается тем, что ему удается преодолеть все препятствия и что все его желания исполняются. Истолкование всех особенностей волшебной сказки как средств сделать повествование занимательным, т. е. как повествовательной техники, представляет несомненный интерес. Однако сведение особенностей волшебной сказки к формулам, схемам, таблицам, матрицам и т. д. едва ли дает для понимания сущности волшебной сказки больше, чем статистический подсчет слов, использованных в том или ином произведении, для понимания его смысла.
Осознанность вымысла в сказке в сущности аналогична осознанности вымысла в произведениях, созданных в условиях литературного авторства. В этом смысле сказочное авторство ближе к литературному авторству, чем эпическое авторство с его установкой на правдивость, его «синкретической правдой», т. е. нерасчлененностью исторической правды и художественного вымысла. Поэтому совершенно исключается развитие эпического авторства из сказочного, т. е. большая архаичность второго по отношению к первому. Однако обратное тоже представляется исключенным. Сказочное авторство не могло развиться из эпического уже потому, что в отношении осознанности авторства эпическое авторство ближе к литературному, чем сказочное. В произведениях, созданных в условиях эпического авторства, нередко обнаруживаются зачатки осознанного авторства. Не случайно, например, делалось столько попыток определить авторов «саг об исландцах». Между тем никто никогда не пытался установить авторов волшебных сказок или обнаружить в них какие-либо следы осознанного авторства. Следовательно, если в отношении осознанности вымысла эпическое авторство архаичнее сказочного, то, наоборот, в отношении осознанности авторства сказочное архаичнее эпического. Эпическое и сказочное авторство — это, таким образом, две разные линии развития, результат очень древней бифуркации в развитии авторства. Известное соответствие этой древней бифуркации можно усмотреть в той, которая произошла гораздо позднее, уже в эпоху господства осознанного авторства, и результатом которой явились, с одной стороны, наука, и, с другой стороны, художественная литература.
47
Результаты наблюдений Пэрри и Лорда над живой эпической традицией сведены в кн.: Lord A. B. The singer of tales. Cambridge, Mass., 1960.