Так, во время одной из прогулок, Анна и наткнулась на молодого графа Карла-Отто. Он номинально числился сотрудником рейхсминистерства иностранных дел и иногда посещал столицу, однако большую часть времени проводил в семейном замке, вместе с матушкой. Он в отличие от Августа весьма скептически относился к национал-социализму, однако отказывался вступать в прямую конфронтацию с властью, ограничиваясь сарказмом.
Анна знала, что именно молодой граф обнаружил ее в конюшне, он же на руках принес ее, бывшую без сознания, в будуар своей прапрабабки. Он же потом уговорил матушку-графиню вступиться за девушку и позволить ей остаться в Уленштайне.
Карл-Отто обожал верховую езду, собак и охоту. Он был хорош собой и умело пользовался своей внешностью – по слухам, граф Карл-Отто соблазнил не одну служанку и девицу из окрестных деревень. Горничные в замке нашептывали Анне, что Карл-Отто положил на нее глаз, а одна даже ляпнула, что он влюбился.
Услышав лай Нерона, Аня обернулась – граф, восседавший на гнедом рысаке, приблизился к ней.
– Вы тоскуете по своей родине? – спросил он.
Анна, еле сдерживая слезы, кивнула. И, неожиданно для себя, разрыдалась. Карл-Отто спешился, подошел к ней – и вдруг обнял.
– Мой муж, мой сын... – прошептала Анна. – Они...
– Я знаю, – нежно проговорил Карл-Отто. – Но вы... ты не можешь жить прошлым!
Он поцеловал ее. Анна попыталась высвободиться, но молодой граф удерживал ее за руки.
– Прошу вас, оставьте меня, – дрогнувшим голосом попросила молодая женщина. Про себя она подумала: неужели все повторится, как было с Симончуком и с герром Фоссом? Она считала, что граф отличается от них, но, похоже, ошибалась.
Карл-Отто отпустил Анну, но продолжал настойчиво:
– Ты разительно отличаешься от всех тех, что мне попадались раньше. И я знаю, ты неравнодушна ко мне!
Аня, отворачиваясь и подставляя заплаканное лицо ветру, возразила:
– Нет, граф, между нами ничего не может быть!
– Но ты ведь хочешь! – выкрикнул Карл-Отто и одним рывком развернул ее к себе. Крылья его носа раздувались, в глазах горел дьявольский огонь, пальцы были как железные. – Я знаю, что ты хочешь! Но боишься признаться себе.
Он снова поцеловал ее. И хотя Анна отчаянно сопротивлялась, колошматя фон Веллерсхофа кулачками по груди, ей исподволь хотелось, чтобы поцелуй длился как можно дольше. Послышался лай Нерона, граф отпрянул от Анны. Показалась телега. Граф, ничего не сказав, взлетел на коня, пришпорил его и унесся прочь.
Той ночью Анна никак не могла заснуть. Она то рыдала, вспоминая Геннадия и Петеньку, думая о бабе Шуре, деде Василии и Димке, то блаженно улыбалась, вновь и вновь вызывая в памяти одну и ту же сцену – она вместе с графским сыном на холме.
После того инцидента Карл-Отто, казалось, остыл к Анне. Он не замечал ее, даже не удостаивал взгляда, а если и обращался к ней, то в его голосе сквозило нетерпение и раздражение. Затем он надолго уехал в Берлин.
А тем временем ситуация на фронте коренным образом переменилась. Графиня Корнелия слушала английские и американские радиостанции, презрительно именуя сообщения немецких пресс-агентств «дешевой пропагандой». И именно от нее стало известно о том, что силы вермахта несут большие потери как на Восточном фронте, так и в Европе. И правда, скрыть создавшееся положение не были в состоянии даже самые изощренные лгуны и краснобаи доктора Геббельса. Союзники освободили от фашистского ига Францию и Италию, а Красная Армия несокрушимой волной шла на Запад – в направлении Восточной Пруссии.
* * *Поздней осенью 1944 года ситуация обострилась: уже мало кто из немцев верил в то, что удастся призвать фортуну на свою сторону и остановить грядущий крах Третьего рейха. Графиня, которая всегда выступала против Гитлера и его одиозного режима, казалось, боялась тем не менее того, что последует за появлением в Восточной Пруссии, а затем и в остальной Германии советских войск.
Вернувшийся из Берлина Карл-Отто не скрывал, что Гитлер окончательно утерял чувство реальности и готов сражаться до «победного конца».
– Только конец будет вовсе не победный, а жалкий и кровавый, – услышала как-то Анна беседу сына с матерью. – Рейх спасти нельзя, что понимает даже такой идиот, как мой старший брат. Одна надежда – на сепаратные переговоры с американцами. Потому что, если здесь окажутся русские...
«Русские идут» – эта короткая, но емкая фраза наводила на всех ужас и во время празднования Рождества в 1944 году. Анна же была чрезвычайна рада тому, что вот-вот настанет момент освобождения.