В сущности, боливарианская революция — это обширная конституционная и административная реформа с множеством переименований (сама страна переименована в Боливарианскую Республику Венесуэла), пара дюжин социальных проектов для бедных, основанных на доходах от нефти, много популистской риторики, митинги по каждому поводу и колоритная личность Чавеса, вокруг которой выстраивалась местная вертикаль власти. Этот коктейль дал поразительный результат. Уго Чавесу удалось убедить бедное большинство населения Венесуэлы, которое чувствовало себя брошенным собственной властью и средним классом, что государство за него и что бедные участники, а не бесправные наблюдатели политики, которую делают богатеи и умники. Власть Чавеса держалась не столько на благотворительных программах, — опираясь на нефтедоллары, оппозиция предлагала не меньше, — сколько на сильнейшем чувстве вовлеченности в жизнь страны, которое Чавес сумел дать народу и которому оппозиция сперва не умела ничего противопоставить, но потом научилась.
Конечно, боливарианская революция глазами ее лидеров — это одно, а глазами народа — несколько другое. «Чавесовский социализм XXI века, — объясняет американский посол Колфилд коллегам в Вашингтоне (телеграмма с WikiLeaks), — превозносит активную роль государства в экономике и поносит капитализм, но в умах большинства венесуэльцев он остается весьма смутным понятием государства, которое раздает помощь, льготы и пособия».
Чавес и бедные
У неказистого здания на границе обычного города и трущобного района — баррио по имени Петаре — выстроилась очередь, охранник запускает по десять человек. «“Меркаль” — это сеть народных супермаркетов, которые имеют право продавать специальные дешевые продукты серии “Каса” (“Дом”): маргарин, рис, муку в революционных упаковках с разъяснением статей боливарианской Конституции и политики правительства. В день приходит по 200—300 человек, — рассказывает совладелец лавки Педро Аджадж, — потому что цены у нас в среднем на 45% меньше, чем в обычных супермаркетах. Молоко в порошке — везде 8500 боливаров за килограмм, а у нас 4700. <...> Товар поступает с госсклада, поэтому даже так делаем прибыль», — признается Аджадж и выдает тайну: здешним «Меркалем» владеет кооператив из семи человек, а главный в нем — близкий к Чавесу высокопоставленный военный.
На центральной площади баррио Петаре в одном из старых колониальных домов — представительства разных «революционных миссий». Под плакатом о геноциде палестинского народа «миссионерша» заполняет бумаги, чтобы отправить сидящего рядом инвалида из трущоб лечиться на Кубу. Другой рассказывает, как написал Чавесу письмо и его отправили на Кубу оперировать глаза: «Теперь я вижу цвета!»
Мой визит в миссии Петаре не был согласован, не было даже предварительного звонка, так что все это не могло быть пропагандистской постановкой. Удалось увидеть и кубинского врача. Миссия медицинской программы «Баррио адентро» («На районе») сняла для него комнату на первом этаже самодельного кирпичного домика в самой глубине трущоб: шкаф с лекарствами, прибор для измерения давления, весы для новорожденных, стенгазета со скрещенными кубинским и венесуэльским флагами и заголовком «Народы-побратимы едины в медицине». Тесно, пахнет сырым бетоном, но раньше внутри баррио вообще не было врачей: венесуэльские медики не пойдут в опасные городские трущобы. Каракас соперничает с Йоханнесбургом за звание самого опасного города мира. Кубинский врач, молодой усатый красавец, в кабинет пустил, но предупредил: говорить не имеет права ни слова без разрешения кубинского посольства, умолял его не фотографировать — ведь это может погубить его карьеру. Теперь в Петаре ждут кубинских тренеров по бейсболу. Есть даже выписанные с Кубы учительницы музыки. Детей трущоб нынче учат игре на фортепиано. В Венесуэле, впрочем, знают, что кубинские врачи десятками бегут просить убежище в американское посольство.
Чавес и нефть
Кубинских специалистов Чавес завозит в Венесуэлу по известной на весь мир формуле «нефть в обмен на мозги». Но сначала ему нужно было взять под контроль саму нефть. Венесуэла национализировала свою нефть в 1976 году — не при левой диктатуре, а ровно посередине тридцатилетнего периода двухпартийной рыночной демократии. В Венесуэле нет углеводородных миллионеров: вся нефть принадлежит госкомпании «Петралео де Венесуэла», PDVSa, а ее менеджмент и большинство рабочих были против Чавеса. «Все началось с того, что в феврале 2002 года Чавес директивой прислал нам пять новых директоров в совет, — рассказывал мне Эдди Рамирес, один из семи членов старого совета директоров PDVSa. — Мы начали забастовку». Чавес отомстил, уволил недовольных, и государство окончательно подчинило компанию. «Мы были госкомпанией, но это был бизнес, — вспоминает лучшие времена бывший директор. — Мы никогда не продавали нефть в кредит и всегда только за доллары, а эти продают вперед и по бартеру. А Куба нашу нефть еще и реэкспортирует».