Таким образом, имаго отца, как и все архетипические энергии, имеет две грани. Оно придает силы и/или кастрирует; оно придает авторитет и/или угнетает; оно защищает и/или давит. Когда мы сталкиваемся с проблемами личного авторитета, когда решаем вопросы, связанные со своими возможностями или своим бессилием, когда почитаем imago Dei[90] или сомневаемся в его отношении к земной жизни, мы всегда имеем дело с архетипом отца во всем многообразии его форм. Когда мы стремимся защитить или погубить другого, когда воздействуем на него своим авторитетом, когда сообщаем послание о мобилизации (empowerment) или истощении (disempowerment), то мы находимся под воздействием имаго отца (we are fathering), независимо от нашего пола и сознательного намерения.
«Отец» – это метафора особой энергии, которая существует как в космосе, так и в каждом из нас. Отец – это незаменимая половина Божественной пары.
«Мать» – это метафора другой разновидности энергии вместе со всем многообразием ее форм. Она может быть нам передана через нашу родную мать, оставаясь свободной, если мать имела психологическую травму, или же ее ищут в ее многочисленных заменах, от благосклонных объятий возлюбленной до alma mater или любой всеобъемлющей идеологии, которая заставляет человека почувствовать себя как дома на поверхности этой вращающейся крупицы пыли[91].
Архетип матери является источником жизни и одновременно источником смерти. Мать – это воплощение дома, и иногда -даже странствия, когда у нас имеется достаточно мужества признать, что наше странствие – это наш дом. Образ матери является многоуровневым; это родная мать, бабушка, богиня-мать и даже социальная структура, которая порождает трепет, желание близости и какой-то заботы и поддержки. Она находит свое внешнее выражение в амбивалентных формах, таких как богиня судьбы, как русская баба-яга, которая каждый раз смотрит вперед или назад, тем самым предвещая удачу или гибель. Она является богиней смерти, как индийская богиня Кали, и, по образному выражению Дилана Томаса[92], «…та растворенная в зелени сила, которая заставляет распуститься цветок»[93] тоже приводит к гибели. Та же Великая Мать, которая дала нам жизнь, торопит нас к ее окончанию, и все это происходит в силу великого таинства, которое сбивает с толку всеосмысляющий разум, ужасает сердце и бередит душу. В качестве самого древнего мифического цикла, «цикла жертвоприношения», мы восхваляем ее милосердие за праздничным столом, зная, что нас самих постепенно разъедает язва смерти[94].
Почему фигура матери несет в себе такой глубокий смысл? Очевидный ответ заключается в том, что все мы вышли из нее, все вскормлены ею, получали от нее поддержку и испытывали от нее притеснение, и в общем, ее вездесущность на самой формирующей стадии нашей индивидуальной психологии оставляет глубокий след в нашей психике. В конечном счете, она не только всеобъемлюща и необходима, она к тому же является поведенческой и ценностной моделью и при всем этом посредницей в отношениях с внешним миром. Ключевое послание, которое все мы получаем, а именно: что мир – большой, а мы – нет, что мир – сильный, а мы -нет – имеет либо опосредованный смысл, либо усиленный смысл, как только мы интериоризируем ее восприятие. Какая она, таков и окружающий нас мир, а значит, существенная часть нашей жизни запрограммирована заранее. И вместе с тем, при всей важности этой индивидуальной связи, Юнг напоминает нам, что родная мать является носителем гораздо большей энергии:
Я придаю родной матери лишь ограниченный этиологический смысл. Иначе говоря, все то влияние, которые описано в литературе как воздействие на детей, исходит не от самой матери, а скорее от спроецированного на нее архетипа, который дает ей мифологическую основу и наделяет ее властью и нуминозностью.[95]
Конечно, Юнг прав и вместе с тем не совсем прав. Несомненно, он во многом «считывает» мир или ошибается в его «считывании», исходя из своего восприятия родной матери. Зная о периодах ее психической нестабильности, Юнг считал мир «ненадежным», воспринимая таким образом женщин, а значит, и саму жизнь. Вместе с тем мы можем видеть, как поток индивидуального материала и его архетипическое продолжение «втекает» в родителя и «вытекает» из него, причем – в обоих направлениях.
В конечном счете наша цель заключается не в обсуждении конкретного материнского или отцовского комплекса. Несмотря на всю важность и значимость этой темы, это – иная задача, которой мы займемся в другой раз. Юнг отмечает:
Следовательно, наша задача состоит не в том, чтобы отрицать архетипы, а в том, чтобы разрушить их проекции, чтобы восстановить их содержание для человека, который невольно его утратил, проецируя его вовне.[96]
Иными словами, проецируемое нами содержание психики всегда является частью нашей личности, хотя в тот момент мы об этом не знаем. Исчезновение или разрушение проекции может ощущаться как разочарование, даже поражение, однако оно представляет собой грандиозную возможность для самопознания.
«Какую часть своей личности, какую энергию, какую неосознанную проблему я спроецировал на данного человека или на данную ситуацию?» Такая работа крайне необходима и для сознания, и для индивидуации.
Так как мы проживаем свою жизнь через проекции, то не слишком отличаемся от человека, вошедшего в заброшеный дом с привидениями, который пытается освободиться от паутины, не позволяющей ему ясно видеть, что происходит. Даже при осознании нами некоего этиологического влияния, воздействие архетипических сил все равно остается огромным. Поэт Райнер Мария Рильке сказал, что, несмотря на многие увлечения, браки и любовные связи, он так и не смог полюбить женщину, потому что не мог любить свою мать. Как грустно чувствовать себя отлученным от столь гигантской части жизни, в особенности если человек отчасти осознает причину крушения своих надежд. Пребывание в тупике такой обобщенной проекции, в классическом смысле этого понятия, трагично, ибо оно привязывает человека к колесу повторений, не давая ему ни передышки, ни возможности восстановления.
Мальчик, который уверен в том, что его обожает мать, будет чувствовать себя непревзойденным, по крайней мере, пока жизнь не внесет поправку в этот взгляд. Он будет чувствовать себя очень довольным собой и фактически может совершить много дел во внешнем мире. От матери он может научиться хорошо справляться со своей эмоциональной сферой и достичь высокой чувствительности в нюансах межличностных отношений. Он может обладать утонченным эстетическим чувством, более развитой способностью к самовыражению.
Однако часто у мальчика возникает чувство, что он является представителем матери во внешнем мире. Он полон ответственности за то, чтобы сделать жизнь матери для нее значимой, чтобы она могла гордиться собой. Отдавая справедливость многим матерям, исторически сложившиеся социальные ограничения по отношению к женщинам, препятствовавшие им раскрыться в жизни, еще больше обязывают их смотреть на себя через призму успехов своего мужа или сына. Зачастую тот же самый сын вынужден нести на себе другое незаслуженное бремя. Если мать не удовлетворена своими отношениями с мужем, сын становится козлом отпущения, мишенью для поношения всего, связанного с маскулинностью, или источником ее надежд, страхов и амбиций.
Один пациент на первой же сессии так высказался о стоящей перед ним психологической задаче: «Я хочу научиться быть обычным человеком». Этот мужчина шестьдесят лет нес на себе бремя материнских амбиций. Он должен был поднять ее до уровня более высокого социального круга, чем удалось его отцу. Он показал мне письма, которые он, будучи подростком, писал ей из молодежного лагеря. Каждое из них представляло собой перечень его достижений наряду с программой достижения еще большего успеха. Естественно, он женился на женщине, у которой в отношении него тоже были ожидания, желания через него удовлетворять свои запросы и потребности. Хотя он достиг заметных успехов, вместе с тем он испытывал тяжесть возложенного на него бремени; может быть, он даже сделал свою карьеру не по собственному выбору, а под давлением созданного матерью образа необыкновенного сына. Мы смогли увидеть, что научиться быть «обычным человеком» для него вовсе не было обычным делом. Чтобы научиться доверять своему собственному внутреннему голосу, своей инстинктивной сфере, нужно было в том числе исцелиться от демонической власти, а фактически от господствующей мифологии в его жизни – быть необыкновенным мальчиком для своей матери.
91
Это метафора: сама Земля – это крупица пыли и грязи, вращающаяся в бесконечности пространства и времени.
92
Дилан Марлайс Томас (1914-1953) – валлийский поэт, драматург, публицист. – Примеч. пер.
94
Более подробно этот мотив обсуждается в моей книге «В поисках божественной обители: Роль мифа в современной жизни» (М.: Независимая фирма «Класс», 2008).
95
"Psychological Aspects of the Mother Archetype", The Archetypes and the Collective Unconscious, CW 9i, par. 159. 9G Ibid., par. 160.