В бывальщинах уже нет того непосредственного ощущения ужаса перед потусторонним миром, как в быличках, и леший в них человечнее, ближе, обыкновеннее: он ест кашу с пастухами и выпрашивает у них кусок хлеба, с ним можно договориться, его можно задобрить, от него можно откупиться.
Например, в одной бывальщине охотник, ночевавший в лесу, откупился от лешего яйцом[107]. В другой леший ставит условия, платит услугой за услугу. Он помогает охотнику, пока тот не нарушил запрета – рассказал жене, кто его помощник[108]. Он помогает ворожею, помогает, подобно чёрту, тому, кто отдаст ему душу, наступит на крест[109]. Леший выводит из леса заблудившуюся старуху за то, что она, по его наущенью, подшутила над благочестивым старцем[110].
Многие бывальщины, так же как и былички, связаны с представлениями, что леший – хозяин лесного зверья: он не даёт охотнику взять белку, он перегоняет белок и зайцев из одного своего владения и в другое, проигрывает в карты лесную дичь. Он «гонит пугою и птушек и зверей: волков, медведей, зайчиков, над всеми он хозяин, все ему подвластны»[111]. Леший гневается на ребятишек, что шумят, ругаются в лесу – «ета хозяину не дуже понятно»[112]. В результате такого очеловечивания лешего, простоты его отношений с людьми в бывальщинах меняется и его внешний вид: «Леший живёт в лесах, в большой избе. Изба укрыта кожами. Леший всегда ходит в оболочке: в желтом зипуне, опоясан, в красной шапке, молодой, без бороды. Это скорее человек: живёт лешней, ходит с собакой, женат, имеет детей»[113].
В Новгородской губернии записан рассказ о том, как леший и его старуха сидят и едят кашу[114]. В Орловской губернии рассказывали, что во время бури, метели по ночам и в полдень дети лесового выбегают играть, а лесовиха следит за ними из кустов[115].
Недаром в заговоре, который должен произноситься при знакомстве с лешим, упоминается его сходство с человеком: «Дядя леший, покажись не серым волком, не черным вороном, не елью жаровою – покажись таковым, каков я»[116].
Д.К. Зеленин приводит запись, сделанную во Владимирской губернии, согласно которой леший говорит о себе: «Я такой же человек, как и все люди, на мне только креста нет, меня мать прокляла»[117].
С этим очеловеченным образом лешего легко увязывается бывальщина о том, как лешаки потребовали перенесения на другое место лесной избушки, так как она стояла у них на дороге: «Пара за парой едут лешаки в тарантасах. Только копыта стукают да колокольцы поют»[118].
Бывальщины порой бывают сложны по своей фабуле, имеют тщательно разработанный сюжет, содержащий не только информацию, но и эстетическое качество. Такова, например, бывальщина о том, как парень, побившись о заклад, ночью идёт в баню. Там кто-то просится за него замуж. Он едет в лес за невестой. Дедушка лесной приходит к нему на свадьбу. Невестка оказывается поповой дочкой, которая в младенчестве была украдена лешими[119]. По своему характеру близка к ней и бывальщина о парне, за которого из-за его бранчливой матери никто не хотел выходить замуж; леший выдает за него дочь, которая оказывается проклятой дочерью купца[120]. Целый ряд таких сложных по фабуле бывальщин о лешем зафиксировано Н.Е. Ончуковым. В одной из них мужик нанимается к лешему в работники, молитвенником побеждает чертей, которые допекали лешему. В награду он получает от лешего коня, который оказывается давно пропавшим из деревни стариком[121]. В другой бывальщине леший уносит женщину нянчить ребенка. Возвращается она старухой – муж едва её узнал[122]. Близка к ним и бывальщина о лешем, который приносит к своей жене «бабить», т.е. принимать ребенка, деревенскую старуху. По требованию старухи он приносит и её подойник, на который она ставит метку. Вернувшись в деревню, она по этой метке узнает подойник и бранит невесток за то, что они пользовались им, не перекрестясь[123].
116
П.С. Ефименко. Материалы но агиографии русского населения Архангельской губернии, ч. II. М., 1878, стр. 158.