Рассказы о русалках представлены главным образом быличками и редко перерастают даже в бывальщины, что так характерно для рассказов о лешем или водяном. Возможно, это объясняется тем, что русалка не является каким-то обобщенным образом нечистой силы, а всегда индивидуальна, портретна, и рассказ о ней поэтому сюжетно определенный и вместе с тем жанрово ограниченный.
При наличии многочисленных информации о русалках, их внешности и повадках, мы сравнительно мало имеем рассказов о них сюжетного характера. Чаще всего это рассказ о встрече. Она обычно происходит вечером, ночью, при неверном лунном свете, около воды или в лесу. Русалка показывается и исчезает, встретившийся с ней человек лишь иногда успевает разглядеть её красоту, её длинные зеленые волосы.
Лишь изредка она вступает в разговор с человеком – этот эпизод возможен не в меморате, а в фабулате.
При описании встречи рассказчики используют всё те же общие места – это смех или плач русалки, её качанье на ветвях и упоминание о том, что она расчесывает волосы. Как правило, русалки не входят с людьми в договорные отношения, как леший или водяной, они всегда враждебны человеку. Это – нечисть и нечисть опасная, тем опаснее, что своей красотой и обаянием русалки легко могут завлечь, заворожить, а потом погубить человека. Ни в одном другом демоническом существе нет такого трагического сочетания красоты и коварства. Именно в рассказах о русалках подчеркивается призрачность существа потустороннего, опасного и вместе с тем манящего мира.
«Нигде почти не найдете вы теперь такого места, – писал в прошлом веке В.И. Даль, – где бы с ведома жителей, поныне водились русалки, или они были тут когда-то и перевелись, или вам укажут, во всяком случае на другое место, – „а тут де нет их”»[247]. Это точнее наблюдение Даля подтверждается записями, сделанными в наше время, содержащими многочисленные реплики информаторов, свидетельствующих об исчезновении русалок, о том, что прежде их много было, а теперь их «закрестили», или о том, что раньше народ был простой, а теперь ни во что не верит, вот и русалок не видит.
Казалось бы, что водяной и русалка – два связанных с культом воды демонических образа – должны быть очень близки, подобно лешему и лесовихе, являющейся как бы женской ипостасью хозяина леса. Однако в данном случае этого нет. Правда, в некоторых повествованиях о водяном (в былине Марфы Крюковой о Садко, немногих явно поздних бывальщинах, в которых рисуются чертоги подводного царства) упоминаются и русалки в качестве прислужниц или наложниц водяного царя. Исконный же образ русалки глубоко отличен от образа водяного.
Водяной – хозяин водной стихии, его боятся, ему приносят жертвы, с ним вступают в договорные отношения. Русалка лишена всех этих качеств. Она не воспринимается как хозяйка леса или воды, она не вступает в «деловые» отношения с человеком, она не претендует на «законные», принадлежащие ей по нраву жертвы, она завлекает человека для забавы или в силу увлечения. Она внушает не только страх, но и любовь. Она пугает не своим безобразием, а своей связью с потусторонним миром, своим коварством, обольстительностью, греховностью.
Берегиня. Поволжский валек XIX в.
Как ни странно, при распространенности представлений о русалке, существует сравнительно мало подлинных записей рассказов о них, конкретных фольклорных текстов, а не пересказов слышанного. Имеющиеся в нашем распоряжении тексты, как правило, сюжетно очень бедны (стандарт: «увидел на камне, у реки»), однообразны по портрету («чешет длинные волосы»), фабульно элементарны. Для современной фольклорной традиции типична по своей невыразительности и неопределенности следующая запись: «Шел я лесом. Ручеек, через него жердочка лежит. На ней лохматка сидит. Все молитвы переговорил. Она все сидит. Я и крикнул: „Христос воскрес”. Она – бултых в воду»[248].
Все же наряду с былинками, лишь скупо рисующими образ русалки, встречаются и бывальщины с развитым сюжетом. Например, в Орловской губернии в конце XIX в. был записан рассказ крестьянина о том, как парень ночью в лесу услышал нежный голосок – причитала утонувшая девушка. Парень надел на неё крест, спас её этим и женился на ней[249]. В Калужской губернии зафиксирована бывальщина о пастухе, в которого влюбилась русалка. При помощи попа она стала обыкновенной женщиной. Мать дала «на обзаведение» мешок золота[250].
247
Вл. Даль. О поверьях, суевериях и предрассудках русского народа. СПб. – М., 1880, стр. 57.
248
Архив Института этнографии АН СССР, Материалы Владимирской экспедиции 1967 г., запись Э.В. Померанцевой.