Я думал, что мы будем спать бок о бок, но Усман настоял на том, чтобы отдыхать по очереди. Я не стал возражать, тем более что Усман выделил себе более тяжелую утреннюю стражу. Ровно до двух часов ночи я таращился то на огонь, то в непроглядную тьму. В два я толкнул Усмана, он моментально проснулся, я рухнул на лежанку, еще хранившую его тепло, и погрузился в сон без сновидений.
Мы вышли к дороге около полудня. Она совсем не походила на привычную асфальтовую ленту, у нас такую назвали бы даже не проселочной, а лесной. Две глубокие и ненормально узкие колеи, совсем недавно разъезженные до непролазного состояния, а теперь затвердевшие от первого мороза. Я не сразу понял, что необычного в этих колеях, а когда понял, мурашки пробежали по спине.
По этой дороге не ездили автомобили. Никогда. След автомобильного протектора не перепутаешь ни с чем – разве что со следом мотоцикла, но и им здесь не пахло. Здесь ездили гужевые повозки, притом в огромном количестве, ездили всадники (следов копыт слишком много по сравнению со следами колес) и ходили пешие путники, чаще обутые в лапти, чем в сапоги. Да-да, пешие путники, их отпечатков почти столько же, сколько лошадиных. Жутко представить себе, что человек по доброй воле может повторить наш вчерашний путь, да еще не в течение одного дня, а... сколько нужно, чтобы пешком дойти от Москвы до, скажем, Орла? Хотя нет, не все так страшно, вдоль дороги обязательно должны быть какие-то постоялые дворы – или как они там называются... трактиры, что ли?
Неужели мы действительно в прошлом?
Усман поднял палец вверх, и по вбитой за два года привычке я замер на месте. Справа доносился какой-то шум, кажется, песня. Усман проворно отступил в лес, и я последовал за ним. Залегли под защитой кустарника – прямо как разбойники, честное слово.
Мы и в самом деле больше всего похожи сейчас на разбойников, если только в этом веке встречаются таковые в камуфляже и бронежилетах. Я подполз поближе к Усману.
– Зачем? – тихо спросил я. – Ты что, хочешь напасть?
– Я хочу посмотреть, кто они, – так же тихо ответил Усман. – Дальше будем действовать по обстоятельствам. Без сигнала в драку не лезь.
– Думаешь, будет драка?
– Вряд ли. Они, конечно, начнут катить, но вряд ли в этом времени есть автоматы. Первая же очередь должна убедить их не дергаться.
– И что тогда?
– Тогда мы начнем задавать вопросы.
Песня приближалась. Это было что-то русское народное, но не походило на известное мне. Скоро стали различаться отдельные слова, и я не сразу понял, что песня наполовину состоит из мата. Усман тихо хихикнул. И вправду смешно – этакий «Сектор Газа» в фольклорной обработке.
Караван появился в поле зрения. Три повозки. Первая запряжена двумя лошадьми, остальные одноконные. Лошади мелкие и заморенные, люди в общем-то тоже. Трое: старый, но еще крепкий дедок, мужчина лет тридцати с густой неухоженной бородой неопределенного цвета и глазами дебила, белобрысый подросток лет четырнадцати. Все одеты в грязно-серые куртки, сразу и не поймешь – то ли кожаные, то ли тканые. Из памяти стали всплывать русские народные слова «зипун» и «армяк», короче, три бомжа на выезде. На первой телеге лежали какие-то мешки в количестве пяти-шести штук, остальные ехали порожняком. Куда это они, интересно, направляются? На рынок?
Когда от первой телеги до нашего укрытия осталось метров пять, Усман резко выкатился на дорогу. Я остался страховать его, вряд ли это потребуется, но вреда точно не будет.
Дед, продолжавший нести рифмованную похабщину, умолк на полуслове, его челюсть отпала, выставив на всеобщее обозрение гнилые зубы. Подросток дернулся к краю телеги, но Усман повел стволом в его сторону, и подросток остался на месте.
– Здравствуйте, люди добрые! – провозгласил Усман.
– И ты здравствуй, коли не шутишь, – ответил дед, напряженно вглядываясь в глаза нежданного встречного.
– Куда путь держите?
Дед помедлил пару секунд, после чего ответил:
– Местные мы. Из Михайловки. Туда путь и держим.
Усман махнул рукой в мою сторону, и я вылез из кустов. Глаза мальчонки тревожно расширились, он понял, что ему грозило, решись он на побег.
– Подвезете? – спросил Усман.
– А куда мы денемся? – отозвался дед. – Докуда вам?
– В аккурат до вашей Михайловки. Да ты не бойся, дед, мы не разбойники, это у нас только вид такой.
– Как же, не разбойники, – не поверил дед. – Без крестов, с пищалями, да с какими еще пищалями! Я таких вовек не видел.
– Почему же без крестов? – удивился я. – Вот, смотри, мы тоже крещеные.
Я вытащил нательный крест из-под камуфляжа, и это произвело на аборигенов совершенно неожиданное действие. Все трое моментально ссыпались в замерзшую грязь и встали на колени.
– Не губите, ваши священства, – заголосил дед. – Простите скудоумного, что не углядел вовремя и честь не оказал. Они не виноваты, – он махнул рукой на остальных, – лишь на мне едином вина, ибо сказано... – Он задумался. – Короче, на мне одном вина, а младые сии безвинны. Младые си, – повторил он со вкусом.
– Погоди, дед, – не понял я, – ты что несешь? Как ты мог увидеть мой крест, если он под одеждой?
Дед состроил подчеркнуто идиотское выражение лица, и я понял, что все предыдущее было спектаклем, рассчитанным на... на что? Что мы с Усманом не будем гневаться, не получив положенных почестей? А с чего нам гневаться?
– Какой сейчас год? – спросил Усман.
– Засушливый, – с готовностью ответил дед, – только-только и собрали хлебушка, чтобы с голоду не сдохнуть да подати заплатить. С Божьей помощью, – добавил он, придав лицу ангельское выражение. Стало сразу понятно, что хлеба в этом году собрали все-таки несколько больше.
– Какой год от Рождества Христова? – уточнил Усман.
– Как какой? – не понял дед.
– Сколько лет прошло с тех пор?
– Ой много! Так много, что и не упомнить! Страсть как много!
– Ты грамотный?
– Никак нет, ваше священство! Закон блюдем свято. И никто из моих – ни-ни, ни в коем разе, спаси господи.
– Кто сейчас правит страной?
– Анператор.
– Как зовут?
– Его анператорское величество Николай Александрович Вторый.
Усман повернулся ко мне и растерянно произнес:
– Ничего не понимаю. Если правит Николай Второй, здесь должна быть железная дорога. – Он снова повернулся к деду. – Где железная дорога?
– Не могу знать, ваше священство. Окромя вот этой вот дороги, других не ведаем.
– Понятно... А скажи-ка мне, дед, вот что. Кто ваш помещик?
– Его сиятельство боярин Евпраксин, Аристарх Львович.
– Параллельный мир, – сказал я.
– Что? – не понял Усман.
– Это не прошлое, это параллельный мир. У нас во времена Николая Второго крепостного права уже не было.
– Значит, это прошлое параллельного мира. Или не тот Николай Второй. Ладно, поехали в Михайловку, от них все равно больше ничего не добьешься. Вот еще что, – он обернулся к аборигенам. – Смотрите сюда.
Усман лениво размахнулся расслабленной рукой и резко ударил по краю телеги. Кусок горбыля шириной с пол-ладони и толщиной в палец с хрустом разломился.
– Если кто-то дернется, – сказал Усман, – и я подумаю, что он хочет завладеть нашим оружием, с ним будет так же. Понятно?
Аборигены дружно закивали, мы погрузились на подводы и двинулись в путь. Дебилоподобный мужик пересел на первую телегу, мальчишка – на вторую, а третью оккупировали мы с Усманом и дедом.
Деда звали Тимофеем, мужика – Устином, а мальчишку – Федором. Устин был сыном деда, а Федор, соответственно, внуком. Я отметил, что первые буквы имен следуют в алфавитном порядке, и сказал об этом деду, но тот то ли не знал, что такое алфавит, то ли смертельно боялся обнаружить свое знание. Кажется, здесь крестьянам запрещают учиться грамоте. Почему?