Во всех случаях бросается в глаза следующее:
события психологически недостоверны (эти люди не могли поступить в таких ситуациях подобным образом), но воспринимаются окружающими и впоследствии мировой общественностью без внутреннего протеста;
события сюжетны, литературно-кинематографичны, их участники часто произносят (это документировано!) "исторические фразы", которые прекрасно смотрятся на бумаге, но невозможны "по жизни"[2] — в стрессовых ситуациях люди так — гладкими литературными афористичными фразами — не говорят (недаром подобные фразы постоянно обыгрываются в анекдотах и пародиях);
для поведения участников характерна амбивалентность, попытки одновременно предпринять ряд действий, направленных на достижение прямопротивоположных результатов (в символьной форме: "Открыть огонь, но ни в коем случае не стрелять!", "Поднять белый флаг, но не сдаваться", "Реактор цел, подавайте воду, а графит с площадки уберите!", "Провести первомайскую демонстрацию, а людей эвакуировать!", "Авианосец взять на буксир, предварительно затопив", "Жертв и разрушений нет, но после самоотверженного труда город стал еще краше, а память о погибших навеки останется в наших сердцах");
для показаний участников "постфактум" характерны семиотические конструкции "машинально", "как в тумане", "не припоминаю", "будто во сне", свидетельствующие о бессознательности и нерефлектируемости ряда поступков, некоторые моменты полностью вытесняются из памяти свидетелей, характерно психологическое "переключение", когда поступки, ранее считающиеся в принципе невозможными, вдруг начинают восприниматься как единственно возможные[3];
ощущение выполненного долга у непосредственных участников событий ("я все сделал правильно!") при острых депрессивных состояниях, вплоть до реактивных психозов, у тех, кто до самого конца сохранял свою психическую независимость и способность к рефлексии[4].
Все это хорошо объясняется гипотезой о существовании информационных объектов, заданных не просто на совокупности людей (подобно Големам и Эгрегорам, представляющим собой, как уже отмечалось, аналог нейронных сетей, сотканных из людей-носителей и организационных структур, формальных и неформальных, в которые эти люди погружены), но на совокупности поступков людей. Големы и Эгрегоры, в принципе, принимают человека таким, каков он есть, и лишь иногда, в критических ситуациях, подправляют его бессознательные действия. Объекты нового класса, Динамические сюжеты (скрипты) модифицируют поведение людей, подчиняя их слова и поступки определенной жестко заданной логике: человек, находящийся "под управлением" Сюжета делает все, чтобы реализовать этот Сюжет, невзирая ни на какие последствия. Как отмечал еще Эсхил:
Понятие судьбы, кармы, предопределенности — древняя попытка рефлексии Динамических Сюжетов. Огромна была роль христианства (и буддизма) в освобождении человека от поведенческих "скриптов", но полностью разрешить эту задачу не удалось.
Заметим, что те, кто пытается противопоставить себя Сюжету, подвергаются сильнейшему психологическому давлению и тем или иным способом Сюжетом нейтрализуются. Отсюда, в частности, амбивалентные действия: императивы Сюжета борются с императивами личности, — и бессознательность поступков. Напротив, за добросовестное выполнение своей роли Сюжет вознаграждает местом в истории и чистой (несмотря ни на что!) совестью[5].
Все крупные катастрофы сюжетны и относятся к Сюжету "Армагеддон — Апокалипсис". Катастрофа воспринимается в общественном мнении как Божий гнев, наказание свыше. Непосредственные свидетели и участники видят ее как "Страшный суд", "Конец света" в миниатюре. Умберто Эко не зря завершил "Имя розы" "космическим" пожаром, в огне которого гибнет и библиотека, и само Аббатство.
2
"Дерьмо! Гвардия умирает, но не сдается", "Все потеряно, кроме чести", "Мы находимся здесь по воле народа и разойдемся, лишь уступая силе штыков", "Корабль непотопляемый, он не может утонуть!", "Пока существует 5-я армия, Франция не потеряна", "Господин фельдмаршал, Вы рискуете честью Англии", "Велика Россия, а отступать некуда! За нами — Москва!", "Это — маленький шаг для одного человека и огромный шаг для всего человечества", "Да что вы понимаете в русском политическом языке?", "Нас обвиняют, что атомная энергетика опасна и чревата радиоактивным загрязнением окружающей среды… А как же, товарищи, если случится ядерная война? Какое загрязнение тогда будет?", "Нас еще, товарищи, бог милует, что не произошла у нас Пенсильвания. Да, да…", "Вы все эти годы шли к Чернобылю!", "Эксплуатационникам и предстоит организовать дело так, чтобы наш первый украинский реактор был чище и безопасней Нововоронежского…", "Еще две-три минуты, и все будет кончено", "Мы все правильно делали!", "Разве это графит?".
4
В Цусимском сражении, например, крейсер "Изумруд" был единственным кораблем, который не отрепетовал сигнал о сдаче, прорвался через неприятельское кольцо и устремился к родным берегам. Вместо душевного подъема это вызвало на корабле депрессию, вылившуюся в психоз: крейсер был посажен на мель (в русских водах) и взорван "во избежание захвата японцами", которых не было и в радиусе 100 миль. Ситуация является совершенно неправдоподобной, но все так и было. Не правда ли, создается впечатление, что некая потусторонняя сила "вернула" крейсер в исходный сюжет позорного окончания войны? В старину говорили: "Бес попутал"…
5
Опять-таки никакой мистики. У человека, который в данный момент "действует не от себя", то есть воплощает определенный информационный объект, чаще всего Сюжет, меняется тембр голоса, манера речи, мелкая моторика. Все это вполне наблюдаемо, более того, если его в такой момент спросить: зачем ты это говоришь? (почему ты говоришь именно это и именно сейчас? ты ли это говоришь?), реакция будет даже слишком отчетливой. Если человек тренирован в самонаблюдении или знаком с концепцией Динамических Сюжетов, он способен осознать одержимость самостоятельно и скорректировать свое поведение. Формула: "меня кто-то настойчиво подталкивает к определенным поступкам, но я свободен и сам выбираю свою судьбу".