b. Затем он приплыл к плодородному лесистому острову, на котором паслось бесчисленное количество коз, часть которых путешественники съели на обед. Были вытащены на берег все корабли, кроме одного, на котором Одиссей отправился исследовать остров. Оказалось, что это остров свирепых и диких киклопов[339], которых прозвали так за то, что у них был один круглый глаз, расположенный прямо посреди лба. Они забыли о кузнечном искусстве, которым владели их предки, работавшие на Зевса, и стали пастухами, жившими без законов, собраний, кораблей, рынков, не зная земледелия. Жизнь их скучна и уединенна и проходила в пещерах среди скал. Увидев вход в одну из таких пещер, «густо одетую лавром», Одиссей и его спутники вошли во двор, обнесенный стеной из огромных камней, не подозревая, что это была собственность киклопа Полифема — сына Посейдона и нимфы Тоосы, отличавшегося огромным ростом и любившего к тому же полакомиться человечиной. Греки быстро освоились, запалили большой костер и стали жарить козлят, обнаруженных в загоне в глубине пещеры. В тростниковых корзинах, висевших на стенах, они, к своему удовольствию, обнаружили сыр и устроили веселый пир. Ближе к вечеру появился Полифем. Он загнал в пещеру свое стадо, заложил выход камнем, который вряд ли бы сдвинули «двадцать два воза четырехколесных», и, не замечая, что в его доме гости, стал доить овец и коз. Наконец, он поднял голову и увидел вокруг очага Одиссея и его спутников. Тогда Полифем грубо спросил, что их к нему привело. Одиссей ответил: «Мы — ахейцы. Плывем из-под Трои. Различные ветры сбили далеко с пути нас... едем домой... Молим, — прими, угости нас радушно... Умоляем ведь мы о защите». Вместо ответа Полифем зарычал и, схватив за ноги двух моряков, ударил их головой оземь так, что из них дух вон, и сожрал их тут же, «ни кости, ни мяса куска, ни утроб не оставив».
c. Одиссей еще до рассвета сумел бы отомстить чудовищу, но не осмелился: только один Полифем мог сдвинуть камень, закрывавший вход. Всю ночь он провел в раздумьях над планом побега, сжимая голову руками, чтобы не слышать страшного храпа киклопа. На завтрак чудовище размозжило головы еще двум спутникам Одиссея. После чего Полифем молча выгнал стадо и задвинул камень на место. Тогда Одиссей взял ствол дикой маслины, заострил и обжег один конец на огне, а потом спрятал его под кучей навоза. Вечером киклоп вернулся и съел еще двоих товарищей Одиссея. Тогда Одиссей вежливо предложил ему полную чашу крепкого вина, подаренного Мароном в киконском Исмаре. К счастью, Одиссей захватил с собой на берег полный мех такого вина. Не пробовав в своей жизни ничего крепче пахты, Полифем с жадностью выпил вино и потребовал еще одну чашу. Выпив и ее, подобрел и даже спросил у Одиссея его имя. «Я называюсь Никто, — ответил Одиссей, — мне такое название дали мать и отец, и товарищи все так меня величают». «Знай же, Никто, мой любезный, что будешь самый последний ты съеден», — пообещал Полифем.
d. Поскольку вино не было разбавлено водой, киклоп вскоре опьянел и заснул, а Одиссей и его оставшиеся в живых товарищи раскалили ствол в углях костра, вонзили его в единственный глаз великана и начали вращать его, как вертит «корабельный строитель, толстую доску пронзая». Глаз зашипел, и Полифем издал ужасный вопль, от которого к нему поспешили все его соседи, чтобы узнать, не гибнет ли он «силою или обманом».
«Никто! Но своей я оплошностью гибну. Никто бы силой не мог повредить мне», — ревел великан.
«Если Никто, — отвечали соседи, — для чего же один так ревешь ты? Но если болен, то воля на это Зевеса, ее не избегнешь. В помощь отца своего призови, Посейдона владыку».
Соседи, ворча, удалились, а Полифем на ощупь отыскал вход в пещеру, отодвинул камень и раскинул широко руки в надежде схватить своих пленников, если те попытаются бежать. Но Одиссей все предусмотрел: он связал по три барана, а своих спутников подвязал им под брюхо; для себя же он присмотрел огромного вожака стада, чтобы, когда придет время, уцепиться за него снизу, держась за шерсть руками.
e. На рассвете Полифем выпустил свое стадо на пастбище, нежно поглаживая их спины, чтобы убедиться, что никто не едет верхом на баранах. Он несколько помедлил, печально обратившись к животному, под которым притаился Одиссей: «Ты ль, мой прекрасный любимец? Зачем же пещеру последний ныне покинул?.. Знать, чувствуешь ты сам, что око мое за тобой уж не смотрит». Но вот уже и этот баран оказался на воле.
f. Так Одиссею удалось и освободить своих спутников и пригнать на корабль стадо жирных баранов. Как только корабль был спущен на воду и гребцы взялись за весла, Одиссей не сдержался и решил в насмешку попрощаться с Полифемом. Вместо ответа Полифем швырнул в море огромную скалу, которая упала далеко впереди корабля и волной чуть снова не прибила его к берегу. Одиссей рассмеялся и закричал:
«Если, киклоп, у тебя из людей земнородных кто спросит, как истреблен твой единственный глаз, ты на это ответствуй: царь Одиссей, городов сокрушитель... знаменитый властитель Итаки». Разгневанный киклоп громко взмолился Посейдону: «Царь Посейдон, земледержец... не дай, чтоб достигнул землю свою Одиссей... чтоб дом свой царский достигнул... чтоб во многих напастях, утратив союзников, поздно прибыл туда на чужом корабле он и встретил там горе». После этих слов он швырнул скалу еще больших размеров, которая упала далеко за кормой корабля, и поднятая ею волна быстро понесла корабль Одиссея к острову, где, волнуясь, ждали остальные его спутники. Но Посейдон услышал Полифема и обещал осуществить испрошенную месть3.
g. Одиссей тем временем правил к северу и уже достиг острова Эола — повелителя ветров, который с большим почетом принимал его целый месяц, а в последний день вручил ему «мех с заключенными в нем буреносными ветрами» и объяснил, что, пока мешок завязан серебряной нитью, все будет хорошо. При этом Эол добавил, что он не заключил в мешок ласковый западный ветер Зефир, чтобы он нес корабли по Ионийскому морю в сторону Итаки. Правда, Одиссей может освобождать ветры по одному, если ему вдруг нужно будет изменить курс. Одиссей уже мог различить огни пылавших костров на родном острове, как вдруг усталость одолела его и он уснул. Спутники Одиссея, только и ждавшие этого момента, развязали мешок, в котором, по их мнению, должны были быть богатые дары. В ту же минуту ветры вырвались и понеслись домой, подгоняя впереди себя корабль, и Одиссей скоро вновь очутился на острове Эола. Одиссей с извинениями стал опять просить помощи у Эола, но в ответ услышал, чтобы они плыли домой на веслах, а Эол не даст им даже легкого дуновенья Зефира. «Ненавистный блаженным богам и для нас ненавистен», — вскричал Эол, захлопнув перед ним дверь4.
h. Через семь дней пути Одиссей приплыл в страну лестригонов, которой правил царь Лам. Некоторые считают, что она расположена в северо-западной части Сицилии. Есть и такие, кто помещает ее рядом с Формиями в Италии, где благородный род Ламии считает, что происходит от царя Лама. Этому можно верить, ведь кто бы стал признаваться в том, что ведет свое происхождение от каннибалов, если б об этом не говорилось в известном предании5? В стране лестригонов светало так быстро, что пастухи, гнавшие домой свои стада на закате, здоровались с теми, кто гнал стада из дому на рассвете. Кормчие Одиссея смело вошли в бухту Телепила, которая имеет не только узкий вход, но и окружена острыми скалами, и причалили к тому месту, где к воде подходила гладкая дорога. Сам Одиссей из осторожности привязал свой корабль к скале, не входя в бухту, предварительно послав трех лазутчиков узнать, что это за остров. Они шли до тех пор, пока не повстречали девушку, набиравшую воду из источника. Она оказалась дочерью вождя листригонов[340] Антифата, в дом которого она их и повела. Но у дома на них напала толпа дикарей, схватила и сожрала одного, тогда как двое других сумели убежать. Дикари не бросились в погоню, а взобрались на скалы и, прежде чем корабли удалось спустить, забросали их градом камней. Затем, спустившись на берег, они не спеша «как рыб нанизали» убитых на колья «и в город всех унесли на съеденье». Одиссею удалось бежать, перерубив канат, которым был привязан корабль. При этом он умолял своих спутников грести изо всех сил, если они хотят остаться в живых6.
339
киклопы (от греч. cyclos — круг) — в греческой мифологии различаются два их вида, не поддающиеся объединению. Первые киклопы принадлежат к старым богам. Они — дети Неба и Земли. Они помогают молодым богам (Кроносу, а потом Зевсу) утвердиться, а Зевсу даже выковали его оружие — молнии. Другие киклопы — из «Одиссеи». Здесь это всего лишь сказочный народ, необычный по размерам и внешнему виду. Правда, Полифем — сын Посейдона, но возможно, что это литературный прием, необходимый для мотивации ненависти Посейдона к Одиссею.
340
листригоны — еще один сказочный народ, который древними и новыми авторами помещался в различные места Европы, Азии и Африки.