Уже день разгорался, звезды сводя с небосклона, когда увидел Эней с высокой кормы берег и собственный лагерь. Вскинул он щит, и фригийцы, издалека его сиянье узрев, ответили радостным криком. Был он подобен курлыканью журавлей, несущихся в небе осеннем к благодатному югу. Удивились рутулы, не понимая, к кому обращается враг, пока им не открылось судами покрытое море и щит, горящий зловещим огнем. Не так ли во мраке кровавые блещут кометы, внушая отчаянье смертным.
Смутились рутулы, но Турн их ободрил искусною речью.
– Вот, наконец, мы дождались возможности проявить свою доблесть. Враги перед нами, не за стеной. Сам Марс нам вручает над ними победу. Надо берег занять и встретить их, идущих по колено в воде, увязая в песке. Вспомните жен своих и родные пенаты. На это посягают троянцы. И помните – смелым судьба помогает.
Эней между тем выводил дружину на берег, сбросив мостки с кораблей. Тархон заприметил тихое место, повел туда корабли, и они, покрытые пеной, с ходу влетели в песок. Однако судно одно, налетевши на мель, развалилось, и люди оказались в воде среди обломков. Турн между тем войско повел за собой, и на отмелях сразу бой завязали. Эней возглавил его. Ахат едва поспевал подавать ему копья. Воздух они рассекали, и ни одно цели не миновало. Копье пробило медь щита и панцирь Меона, грудь ему разорвав. На помощь Меону рванулся брат его Алканор. Копье, пронзив ему руку, между бедер вонзилось. Нумитор, копье из тела павшего вырвав, с ним пошел на Энея и ранил Ахата. Тут появился Клавз и поверг троих фракийцев из дружины Энея. Подоспели Талес и Мессап со своими бойцами, и битва стала упорней. Звон мечей, свист стрел сливались с тяжелым дыханьем и стонами поверженных воинов.
На другой стороне, где бурный поток разнес по лощине камни и песком забросал прибрежный кустарник, рутулы гнали аркадян, не привычных к пешему строю. Коней им оставить пришлось, не пригодных для местности этой. Паллант удержать попытался бегущих и вернуть их в сраженье.
– Стойте, друзья! Славы бранной своей не доверяйте ногам! Чести Эвандра не опозорьте! Не погубите нашей общей надежды! Куда вы несетесь? Не помогут вам волны морские! Нет нам для бегства земли. Путь к спасению один: через вражеский строй. Пробить его можно железом. Ведь сражаемся мы не с богами!
Навстречу Палланту несся с камнем огромным в руках какой-то рутул. Юноша сразил его пикой и с мечом обнаженным рванулся к другому, кто попытался павшего защитить, и пронзил его с ходу. Пришел черед Анхемола, сына Роета, царя маррувийцев, который осквернил отцовское брачное ложе, мачеху полюбив Касперию, и к Турну бежал от отцовского гнева. И он был повергнут Паллантом.
Успехи царевича подняли дух сражающихся. Остановившись, они издали клич боевой и на врагов устремились. Видя это, Талес поспешил на помощь рутулам. Многих аркадян он поразил. Но парки его нить оборвали. Паллант, достав Эвандра копье, к Тибру обратился с мольбою:
Родитель вечнотекущий, даруй мне удачу. Направь копье мое в сердце Талесу. Обещаю доспехи сына Нептуна тебе посвятить и на дуб повесить прибрежный, им твою украсить дубраву.
Эту молитву услышал поток и дал меткость копью Эвандра. Пал великий герой, пронзенный копьем, брошенным с силой. И тотчас вышел из строя рутулов Лавс. От руки его пал Абант, но Палланту он был не опасен.
Пред Турном, бившимся на колеснице и рассекавшим строй троянцев, предстала Ютурна в короне, сплетенной из тростника.
– Брат, – обратилась она к нему. – Паллант погубил Анхемола, которого ты принял в доме своем. От его руки пал великий Талес. Лавс не может с юнцом совладать. Не пора ли тебе обуздать сына Эвандра?
– Оставьте сраженье! – приказал Турн, обращаясь к тем, кто бился с Паллантом. – Я с ним сражусь. Жаль, что этого боя не увидит Эвандр!
Удалились рутулы. Турн же погнал колесницу по чистому полю навстречу Палланту. Он, удивленный удалением врагов и мощью того, кто их заменил, стоял, взглядом скользя по огромному телу рутула. Поняв его замысел, он бросил надменному Турну в лицо:
– Нынче я буду с богатой добычей или погибну. Ты мне не страшен!
Рутул спрыгнул на землю и приближался, потрясая огромным копьем. При зрелище этом кровь у аркадян в жилах едва не застыла. Паллант, видя превосходство врага, решил первым удар нанести и вознес Геркулесу молитву:
– Тебя умоляю гостеприимством отца и пиром, который был дан в твою честь, помоги мне, Алкид! Пусть я сорву с гордеца полумертвого латы.
Метнул Паллант в Турна копье, но оно, угодив в край щита, по телу врага только скользнуло. Могучую руку тогда рутул назад оттянул и с силой огромной бросил копье, проговорив: «Гляди-ка! Мое копье будет, пожалуй, острее!»
Пробило копье щит из скрепленных смолою кругов кожи, железа и меди и застряло в груди у самого сердца.
Паллант попытался вырвать копье из раны и пал. В потоке крови и душа у него отлетела.
Рутул, к павшему подойдя, крикнул:
– Аркадяне! Передайте Эвандру, что ему возвращаю сына таким, каким он его мне послал. Дорого обойдется ему прием, каким он встретил Энея. На память себе я возьму только это.
На труп наступив, сорвал с него пектораль золотую. Эвритид, искусный художник [240], изобразил на ней брачную ночь Данаид: на ложах, залитых кровью, трупы братьев-мужей, которых девы убили по приказу отца.
Взойдя на колесницу, Турн поднял над головою трофей, и радостный вопль италийцев взметнулся над полем.
С вестью о происшедшем тотчас помчался к Энею гонец. Услышав о страшной беде, застыл прародитель с поднятым мечом. Встала перед очами недавняя встреча: старец Эвандр и Паллант, с сельскими яствами стол, беседа, пожатия рук. И ярость зажгла сердце Энея [241]. Тотчас он в плен берет четырех юных латинян и столько же юных рутулов, чтобы их кровью горячей залить погребальный костер [242]. Пику затем он в Мага метнул, но промахнулся. Маг, колени его обнимая, о пощаде взмолился:
– Тенью Анхиза молю и надеждами Юла, жизнь подари мне. Много в доме моем серебра, много золота. Вот тебе выкуп.
– Поздно о выкупе нам говорить! – отозвался Эней, и меч его в горло Магу вошел.
Смертью наказан был Гемонид, жрец Гекаты и Аполлона. У Анксура он поначалу отсек левую руку и затем заколол. Тарквиний, сын Фавна и нимфы Дриопы, был пикой убит. Так он несся по полю и сеял смерть подобно потоку, что с гор в половодье несется. А навстречу ему мчался Асканий. Лагерь освобожден от осады. Рутулы бегут в беспорядке.
Увидев с высей Олимпа ярость Энея, Юнона как вихрь устремилась на землю, прямо к войску, стоявшему у Лаврента. Здесь, соткав из тумана облик могучего мужа, она придала ему сходство с Энеем, вложила ему в уста голос сына Анхиза. Точно такою же тень смертного, говорят, витает после кончины. Или же нас сновиденья морочат. Призрак был послан к Турну. Метнув в него пику, он повернул к нему спину и в бегство пустился. Тотчас рутул загорелся обманной надеждой. И устремился за призраком он, мечом ему угрожая и бранью позоря. На берегу оказался корабль. Привел его с опозданьем клузиец Осиний. Призрак на судно взлетел. Турн, его догоняя, поднялся по сходням и на палубе стал гоняться за тенью. Юнона тотчас причальный канат оборвала, и корабль отливом был вынесен в море.
239
Рисуя сумятицу встречного боя под стенами троянского лагеря, Вергилий вводит в действие множество новых персонажей, которые тут же и гибнут. Большинство из них не упомянуто ни одним из древних авторов, занимавшихся италийской стариной до Вергилия. Но их произведения дошли в отрывках, и не исключено, что Анхемол, Меон, Алканор, Нумитор и другие фигурировали в произведениях Энния или Катона Старшего. Нумитор – тезка мифического царя Альбы Лонги из династии потомков Энея, отца Ромула. Имя Меон образовано от древнейших обитателей Малой Азии меонов.
240
Редкий случай упоминания имени художника. Вергилия не смутило то, что произведение Эвритида было создано в другую эпоху.
241
Ожесточение, проявленное Энеем после гибели близкого ему юноши Палланта, не уступает «воинской ярости» Турна. В душе Энея совершается перелом, подобный тому, который пережил у Гомера Ахилл после гибели Патрокла. В смертоубийстве он не останавливается ни перед чем, убивая, несмотря на свое хваленое благочестие, даже жреца бога Аполлона. Вопреки своему обыкновению сохранять жизнь молящим о пощаде, он расправляется с поверженными героями. Здесь Эней уже не воплощение качеств принцепса Августа, а, скорее, жестокости участника гражданских войн Октавиана, еще не ставшего Августом. О жестокости Октавиана, затмившей преступления его соперника Марка Антония, во времена написания поэмы помнили, хотя публично и не говорили. Оправдывая Энея тем, что его жестокость была обусловлена самыми благородными качествами его души и была вынужденной, Вергилий оправдывает и Октавиана Августа.
242
Вспоминая о человеческих жертвоприношениях эпохи Троянской войны, когда они были обычным явлением, Вергилий, возможно, имеет в виду принесение Октавианом Августом в жертву этрусских юношей во время Перузинской войны в ответ на такой же акт восставших перузинцев.