И тут появился Валерий в окружении ликторов. Однако на фасках не было, как обычно, топоров, и к тому же, когда ликторы приблизились, они склонили фаски перед народом в знак признания высшей его власти.
Толпа затихла в удивлении перед этим новшеством, и тут консул произнес вторую свою речь, которая поначалу могла показаться продолжением той, погребальной:
– О Брут! – начал Валерий. – Боги дали тебе счастливую судьбу. Ты пал на поле боя в расцвете славы, сражаясь за общее дело, а я остался жить, чтобы узреть неблагодарность, чтобы испытать оскорбление и клевету. Неужели репутация человека и гражданина зависит не от его поведения, а от места, где расположен его дом? Чтобы навсегда рассеять подозрения в том, что должностные лица действуют в собственных интересах и добиваются единоличной власти, я предлагаю вам ряд законов. Пусть никто не будет единоличным консулом. Пусть будет осужден к смерти каждый, кто примет власть без волеизъявления народа. Пусть никто из граждан не будет казнен или наказан розгами без согласия народа.
Эти законы в тот же день были приняты. И именно они дали Валерию прозвище Публикола [407]. Вскоре состоялись выборы второго консула. Им оказался Спурий Лукреций, отец Лукреции. Ему, как старшему по возрасту, Валерий передал своих ликторов со знаками высшей власти.
На следующий день Валерий появился на Форуме без почетной свиты, чем вызвал всеобщее удивление.
– Почему бы тебе не иметь собственных ликторов? – спросили друзья.
– Знаков высшей власти в Риме, освободившемся от царей, не должно быть больше, чем при царях! – ответил Валерий.
С тех пор в Риме у двух консулов было 12 ликторов, переходивших через месяц от одного консула к другому. Когда же в чрезвычайных случаях назначался диктатор, его сопровождало 24 ликтора.
Через несколько дней Лукреций скоропостижно скончался, и ликторы возвратились к Валерию. Новым консулом вместо Лукреция был избран Марк Гораций Пульвилл, тот самый, кого Тарквиний поставил во главе войска, осаждавшего Ардею.
Тарквиний, сын Демарата, принес обет построить храм Юпитера. Его внук этот храм построил и даже успел украсить его фронтон терракотовыми фигурами, а вот освятить храм ему не пришлось. Консулы Валерий и Гораций бросили между собой жребий, кому освящать храм. Жребий выпал Горацию, и пришлось Валерию отправляться на войну, хотя освящение храма было его давней мечтой.
В назначенный для освящения храма день сентябрьских ид [408]Гораций в сопровождении сенаторов взошел на Капитолий. Были принесены Юпитеру жертвы, после чего Гораций поднялся по ступеням к дубовым дверям храма и уже коснулся их притолоки, чтобы произнести соответствующую формулу, как вдруг послышался голос Марка Валерия, брата Публиколы:
– Консул! Твой сын внезапно умер в лагере.
Среди сенаторов прошло движение. Все знали, что у Горация был единственный сын-наследник, которого он очень любил. Но консул, не изменившись в лице, продолжал свою церемонию и, когда завершил ее, сказал:
– Бросьте тело куда угодно, но в это мгновение ко мне нет доступа печали.
Так не удалось Марку Валерию помешать Горацию совершить священную церемонию.
Храм, освященный Горацием, простоял более 450 лет, сгорел от удара молнии в 83 г. до н. э. и был восстановлен на старом фундаменте через четыре года. Но стену нового храма украшала надпись, что он был освящен Горацием [409].
Храм Юпитера, вид спереди.
Глава 2 Порсена и Рим
Изгнание Тарквиниев было событием первостепенного значения не только для судеб Рима, но и для всей Италии, в которой в конце VI в. до н. э. действовали три главные политические силы: союз этрусских городов с центром в Вольсиниях, Карфаген, могущественное морское государство Западного Средиземноморья, и греческие колонии юга Италии и Сицилии, известные как Великая Греция. С выключением Рима из системы этрусского двенадцатиградья возникала угроза этрусским колониям в Кампании, испытывавшим в то время давление со стороны греческих колоний в той же Кампании, прежде всего древнейшей из них – Кум, где тогда утвердился тиран Аристодем, ведший исключительно активную внешнюю политику. Конечно, некоторая помощь этрусским поселениям Кампании могла быть оказана морем, на котором этруски в конце VI в. до н. э. пока еще господствовали. Но на маленьких кораблях нельзя было перевезти войско. Отделение Рима закрывало сухопутную дорогу в Кампанию. Именно поэтому у этрусков не было иного выхода, как вернуть себе Рим в систему двенадцатиградья или в крайнем случае его нейтрализовать.
Этруски владели не только Кампанией. Их корабли курсировали в Мессинском проливе, отделяющем Италию от Сицилии, в важнейшей стратегической и торговой артерии древности. На господство в Мессинском проливе претендовали враждебные этрускам греческие полисы Италии и Сицилии, но Сиракузы, и прежде всего Сибарис, город, прославившийся изнеженностью своих граждан (сибаритов), был союзником этрусков и служил базой для этрусских кораблей. Как только этруски оказались втянутыми в конфликт с Римом и Аристодемом Куманским, враждебные им греческие города обрушились на Сибарис, разбили его войско, а дома и храмы сровняли с землей (510 г. до н. э.).
Извлек выгоду из изменившейся ситуации и Карфаген. Ранее карфагеняне, владевшие в Тирренском море Сардинией, заключали договоры с этрусскими полисами.
Теперь они заключили договор с отделившимся от этрусского двенадцатиградья Римом. Текст этого договора (509 г. до н. э.) был списан греческим историком Полибием и дошел до нас. Из него видно, что карфагеняне имели возможность торговать с прибрежными городами Лация, римские же корабли в порт Карфагена не допускались.
Такова расстановка сил в Италии после изгнания из Рима Тарквиниев, воссоздаваемая на основании имеющихся в распоряжении науки документов. Но кроме документов имеются и легенды, характеризующие восприятие событий римлянами и их стремление представить историю таким образом, чтобы она выглядела в наилучшем свете. Для легенды, как мы еще не раз убедимся, нет ничего невозможного. Она может дать обитателям несуществовавшего городка Альбы Лонги предков, прославленных самим Гомером. Ей ничего не стоит превратить позорное поражение в торжество римской стойкости и мужества.
В подлунном мире каждый – гость,
Любой судьбой влеком.
Царей она, как в стену гвоздь,
Вбивает молотком.
И многие века спустя
Мы видим их во сне.
Они, как звездочки, блестят
На храмовой стене.
Раздоры в Риме подняли дух Тарквиния, возбудив угасшие надежды на возвращение короны. Изгнанник отправился в Клузий, резиденцию недавно избранного главы этрусского двенадцатиградья Порсены. Порсена принял Тарквиния с той пышностью, которая соответствовала высокому, хотя и утраченному положению гостя. Одетый в темную тогу, стоял Тарквиний перед золотым троном, созерцая регалии, которые недавно были на нем самом.
– Поздравляю тебя с успехом, Порсена, – сказал он. – Покровительница царей Норция [410]к тебе оказалась более благосклонной, чем ко мне. Ты видишь меня не в славе и богатстве, которыми я обладал в Руме, а в нищете и унынии. Но Норция изменчива. Никто не знает, кого коснется ее не дающий промаха молоток. Поэтому я рассчитываю на твою помощь. Помогая мне, ты будешь сражаться и за себя, за свой золотой трон, за свой прекрасный город.
409
Видимо, именно эта надпись ввела Горация в число консулов 509 г. до н. э. Гораций, однако, мог быть не консулом, а великим понтификом.
410
Норция (в этрусском произношении – Нурция) – богиня судьбы у этрусков. Она изображалась с молотом в руках, орудием, которым наделяли богов подземного царства. В храме Норции вбивали в начале каждого нового года гвоздь (церемония, которая была впоследствии воспринята римлянами).