Гильгамеш на берег выходит, оставляя челн Уршанаби.
Он шагает, следы оставляя на песке, и сразу понятно,
Что ни мертвый с челна Уршанаби, а пришелец с живою душою.
И подходит к нему Утнапишти, обращаясь к нему с вопросом:
— Почему твои щеки впали, почему голова поникла?
Может быть, от долгих скитаний твои опалились щеки?
Может быть, от ветра и стужи нет в глазах твоих блеска земного?
— Потерял я младшего брата. Он ушел в страну без возврата, —
Отвечает герой Утнапишти. — Примириться я с этим не в силах.
Все мне в жизни стало немило. Вот ищу я его по миру.
Покачал головой Утнапишти, отозвался речью печальной:
— Почему бы тебе не смириться с долею, всем назначенной людям?
Для людей на собранье бессмертных судьба не оставила места.
Осознай, что богини и боги — полновесные зерна пшеницы,
Ну а все остальное — мякина. Людям Смерть не дает пощады.
Дом людской недолговечен, как печать, что мы ставим на глине.
Даже ненависть наша мгновенна…
Таблица XI
— Как ты ушел от закона? — спросил Гильгамеш Утнапишти. —
Чем ты лучше меня и прочих? Не сильнее, ростом не выше.
Почему ты почтен бессмертьем? Чем сумел угодить всевышним?
— Вышло так. В Шуруппаке жил я, что стоит на реке Евфрате.
Город этот тебе известен. Я земляк твой и дальний предок.
Город древний, богам любезный. Они на собранье явились,
Ану, Эллиль, гонец их Нинурта и Эа был вместе с ними.
К потопу сердца их склонились[244]. Дали клятву о неразглашенье.
Не нарушил той клятвы Эа, чьему сердцу я был любезен.
Опустившись с неба на землю, к своему обратился он дому:
— Слушай, стенка, смекай, коли можешь:
День придет, с неба хлынет ливень.
Но тебя перед этим, стенка,
Разберет хозяин на бревна,
Чтобы плот из бревен построить,
Чтобы на плоту том поставить
Дом большой, с четырьмя углами.
Тот, кто в этом окажется доме,
Избежит внезапной кончины.
Был намек мне Эа понятен. Но одно оставалось неясным —
Как воспримут мое поведенье Шуруппака народ и соседи.
— Объясни, — посоветовал Эа, — что решил ты отплыть к Океану,
Над которым властвует Эа.
Приступил я к работе немедля.
Разобрал дом отцовский на бревна и разрушил дома ограду.
Бревна с досками мне пригодились, плот получился на славу.
Аккадская печать с мифологическим сюжетом
Дом поставил с прямыми углами, на огромный ящик похожий,
Разделил на девять отсеков. В высоту он имел шесть палуб.
Чтобы воды не просочились, я заделал щели смолою.
Дети мне ее приносили. Взял сосну под весло кормовое.
Приступил к заготовке припасов. Ввел овец и баранов на пищу,
Скот степной и зверье лесное разместилось в плавучем жилище.
Ввел семью свою с мастерами, что в работе мне помогали,
И назначил каждому место. Шамаш принял о нас заботу,
Объявив о начале ливня, чтоб мы дверь засмолить успели.
Утро бледное чуть загорелось, как возникла черная туча,
Возвратившая ночь, и сразу грохотанье послушалось Адду,
И, его не выдержав взгляда, вся земля сотрясалась, как чаша.
Южный ветер рванулся в горы, сокрушая деревья и скалы.
Устрашились боги потопа, под защиту бросились Ану
И у ног его растянулись, как собаки, скуля от страха.
И Иштар истошно вопила, словно роженица в схватках:
— Покажите мне негодяя, что потоп обрушил на землю.
Не затем я людей рожала, чтобы в рыб они превратились!
Все шесть дней от начала потопа наше судно несло и качало,
Семь ночей пребывая во мраке, бурных волн ощущал я удары,
Но они становились слабее. Южный ветер стихал понемногу.
Ливень больше не бил по кровле. И окно отворить я решился.
Шамаш осветил пространство, и из глаз моих хлынули слезы —
Океан вокруг расстилался… Человечество сделалось глиной.
Сколько дней протекло, не помню, но к окну подошел я снова
И увидел на горизонте из воды выступавшую гору.
Я узнал ее по очертанью. Ницар горе было имя.
Судно к ней я сумел направить, и гора его удержала.
Постепенно вода спадала, и я дни отсчитывать начал.
С наступлением дня седьмого голубка отпустил я на волю,
Но обратно он возвратился, ибо почва еще не просохла.
Вслед за тем стрижа отпустил я, но и он назад возвратился.
Ворон был мной отпущен последним. Спад воды обнаружив, птица
Уже назад не вернулась. Резкий крик я ее услышал.
Дверь открыв, спустился на землю. Совершил на горе воскуренье.
Дважды семь поставил курильниц, наломал я кедровых веток.
Миртовых веток добавил, запах этот учуяли боги,
И слетелись они, словно мухи, к этой жертве жадной гурьбою.
Мать-богиня явилась последней. Ожерелье из лазурита
Украшало дивную шею, дар владыки небесного Ану.
И рукою к нему прикоснувшись и любуясь его сияньем,
Говорит она: — Камень этот, мне подаренный, призван отметить
Избавленье земли от потопа. Насыщайтесь же, боги, дарами!
Вы достойны их, только Эллиля от людских даров отгоняйте.
Это он один самолично истребление людям назначил.
Также Эа, мой покровитель, обратился к Эллилю с укором:
— Ты напрасно потоп устроил, ты устроил его, не подумав.
На виноватых и правых напрасно возложил ты равную кару.
Раз людей появился излишек, напустил бы львов на них хищных,
Или отдал волкам бы в пищу, или б Эрру[245] призвал на помощь.
А теперь покажи Утнапишти и жене его место для жизни.
Подошел виновник потопа. Я на судне скрывался от страха.
Но меня он на землю вывел, со словами ко мне обратился:
— Человеком ты был, Утнапишти, а отныне богам ты подобен.
И отныне твое жилище — устье рек. И нет тебе смерти.
Так я здесь оказался средь бездны наравне с моею женою.
Так за муки и послушанье награжден нескончаемой жизнью…
вернуться
244
Почти повсеместное распространение мифа о потопе имеет общий архаический источник — одна или несколько катастроф. Варианты — результат миграции из Месопотамии. Потопы составляют часть своего рода космических ритмов.
вернуться
245