А через несколько дней спросил он отца своего:
— Кто сотворил небо и землю? По чьей воле мир движется?
Указал Фарра на большого кумира и говорит:
— Вот бог наш. Почитаем его мы создателем мира и жертвы ему приносим.
— Хочу и я жертву ему принести, — сказал Аврам. — Вели, отец, лепешек напечь из хорошей муки.
Но когда готовы были лепешки и предложил их идолу отрок, не ел истукан и на вопросы не отвечал.
— Отец мой, отец! — закричал мальчик. — Зачем жертвы им приносить, ведь нет от них никакого проку?
— Знаю, сын мой, — отвечал Фарра. — Но убьют меня люди, если скажу им об этом. Молчи и ты, а не то навлечешь беду на себя и на весь дом наш.
Когда исполнилось четырнадцать лет Авраму и пришло время сева, отправились все на поля свои, чтоб посевы стеречь от воронов Мастемы. И пошел вместе с другими отрок Аврам. И вот, среди дня налетела черная туча, и было в ней воронов без числа, так что затмили они свет солнца. Но прежде, чем сели птицы, закричал на них Аврам:
— Не смейте зерен клевать! Не садитесь на пашню! Возвращайтесь к хозяину своему, пославшему вас.
И не посмел ни единый ворон сесть на землю. Улетели птицы, не тронув семян. Перешел тогда Аврам на другое поле, не допустил воронов и туда. И повторилось это семь раз. Люди же, бывшие там, видели это, и сделалось имя отрока Аврама великим в стране Халдейской. Приходили к нему все, кто хлеб сеял и у кого сады были. И собрали в тот год такой урожай, о каком уже и не помнил никто.
Продавал отец Аврама Фарра в халдейском городе Уре идолов, которых сам же дома из глины лепил[402]. Пришлось однажды ему по делам уехать, и оставил он в лавке первенца своего Аврама, наказав ему беречь истуканов и, продавая товар, со всеми учтивым быть.
И когда сидел на торжище Аврам, подошел среди дня к нему некий старец, сединами убеленный, и спросил:
— Не найдется ли у тебя, отрок, нужного для меня бога? Готов я хорошую цену дать за него.
Говорит ему Аврам:
— Скажи мне сперва, почтенный, какого бога ты ищешь?
— Сам я силач, — отвечал старец, — и потому ищу себе бога, который всех прочих силою превосходит.
Снял тогда Аврам с полки идола, стоявшего выше других, и сказал, подавая старцу:
— Этот вот больше всех силачам пригоден.
Посмотрел старец на истукана, и показался ему он хрупким, словно тростник.
— Не слишком‑то, — говорит, — походит на силача этот идол. Поищи мне другого, мальчик.
— Ах ты, старый глупец! — вскричал Аврам. — Разве не знаешь, как исстари у идолов повелось: кто выше стоит, тот прочих могуществом превосходит.
— Слишком юн ты, отрок, чтоб говорить так дерзко со мной, — возмутился старец.
Но, устыдясь невежества своего, взял он идола и, сполна заплатив, собрался идти из лавки. Окликнул его Аврам:
— Скажи, почтенный, сколько лет тебе?
— Семьдесят, как рожден, — отвечал покупатель.
— И не стыдно тебе, прожившему столько лет, поклоняться идолу однодневному и, словно старшему, почести ему воздавать? Ведь только вчера слепил отец мой его из глины.
Бросил наземь покупку разгневанный покупатель, забрал свои деньги и ушел с торжища.
А потом какая‑то женщина принесла идолам в подношение полную миску муки просеянной. Принял дар от нее Аврам. Но едва она удалилась, взял он палку и сокрушил истуканов. Оставил лишь одного и в руки ему палку вложил.
Когда вернулся отец и увидел, что идолы перебиты, спросил Аврама он: как могло случиться такое? Отвечал ему тот:
— Принесла женщина в дар миску муки и просила меня идолов накормить. Но едва по обряду начал я жертвовать им, заспорили те меж собой, кому из них прежде пищу вкушать. И дошло до драки у них. Встал тогда самый крупный идол и разбил остальные кумиры палкой, той как раз, что в руках он держит.
— Издеваешься ты надо мной! — закричал Фарра. — Горе мне! Распоследним глупцом меня сын считает! Да разве могут они…
— Так вдумайся же, отец, в собственные слова, — отвечал ему Аврам.
Суд Нимрода
Но не стал больше слушать сына разгневанный Фарра, ибо была среди тех кумиров фигурка царя, и боялся Фарра, что увидят ее соседи разбитой. Схватил он тотчас Аврама и повел на суд к царю Нимроду, дабы избавить себя самого и дом свой от лютой казни. И когда предстали они перед ним, спросил юношу царь, услыхав, что сделано Аврамом:
— Как дерзнул ты священных идолов уничтожить? Ведь и я приношу им жертвы! Покорны мне через то люди и звери, послушны воле моей планеты, трепещут ветры передо мною, подвластно солнце моим приказам, и нет ничего сокровенного для меня на свете.
Озарил Господь в тот же миг мудростью Аврама, и ответил он так царю:
— Встает всегда, о великий царь, на востоке солнце, а садится на западе. Прикажи ему завтра на западе встать, а сесть на востоке, и поверю тогда, что истинный ты господин вселенной. И еще об одном прошу: открой, что замыслил я и что теперь собираюсь сделать?
Смутился от слов Аврама Нимрод и не знал, как ему быть.
— Не ищи ответа, властитель, — сказал Аврам. — Истуканы твои не боги, и сам ты не бог, а иначе сумел бы спасти от смерти отца своего. Но не по силам тебе такое, да и сам обречен ты смерти.
Рассвирепел Нимрод, услышав это, и объявил отцу Аврама:
— Дерзостью и делами своими заслужил сын твой жестокой кары, и потому будет сожжен. Но пощажу я его, если поклонится он огню.
— Не разумнее ли воде поклониться? Ведь она сильнее огня? — спросил Аврам.
— Хорошо, поклонись воде, — отвечал Нимрод.
— Не почтить ли мне облака, ведь они источают воду?
— Пусть так и будет, кланяйся облакам!
— Но облака ветру покорны…
— Довольно! — прервал Аврама царь. — Бросить его в костер!
Повели Аврама на казнь двенадцать стражей, но к костру приблизиться не смогли. Опалило их пламя, сожгло и тела и одежды. Сгорели даже веревки, которыми Аврам был связан. Сам же юноша невредим остался. Приказал тогда царь, чтобы швырнули другие слуги Аврама в костер. Гневался Нимрод, но приказа его исполнить никто не мог.
И явился тут Нимроду Мастема. Распростершись ниц перед ним, попросил веревок и бревен, обещал катапульту построить, чтобы издали можно было Аврама в костер бросить. Согласился Нимрод и выдал демону все, что требовал тот.
И когда построили катапульту, брошен с нее был отрок в огонь палящий. Но воззвал к Всевышнему Аврам, и тотчас погасло пламя. Появились на бревнах листья, а потом — цветы и плоды. Невредимым сошел с костра Аврам. И восславили Бога его все, кто был вокруг.
Смерть Авраама [403]
Когда исполнились сроки земной жизни праотца Авраама, послал Бог за его душой архангела своего. Приняв облик чужеземного странника, явился архангел Михаил Аврааму в поле. И, заметив утомленного путника, позвал благой патриарх его к себе в дом. Но когда шли они мимо рощи, услыхал Авраам, понимавший язык деревьев, что поет о нем печальную песнь тамариск и все триста тридцать одна его ветвь стенают горько[404]. Приведя же гостя домой, принялся Авраам омывать ему ноги и молвил тихо Исааку: «Видно, в последний раз я делаю так».
Услыхал архангел слова Авраама, и покатились слезы из глаз его. Превращались они, падая наземь, в драгоценный жемчуг. Дивился чуду этому Авраам и жемчужины подбирал, дух же его скорбел, ибо понял старец, кто перед ним и зачем он послан.
Но не стал забирать души Авраамовой Михаил. Вознесся он перед заходом солнца на небеса, чтобы петь вместе с хором ангельским осанну Всевышнему, и сказал Господу, что не может душу добросердного старца забрать. Положил тогда Всемогущий Бог возвестить Аврааму о скорой смерти через сына его Исаака.
403
Комментаторы высказывают предположение, что легенда о смерти Авраама сложилась под влиянием греческого мифа о царе Сизифе, где прототипом архангела Михаила выступал Гермес, а двойником Малах–Гамавета царь загробного мира Аид.
404
Восприятие деревьев как провозвестников божественной воли — общая черта многих первобытных культов. Следы такого отношения к ним различимы и в ветхозаветных текстах. Согласно Книге Бытие, Авраам посадил тамариск близ священного колодца в Беер–Шебе (Вирсавии), где он призывал имя Бога. Числовое значение древнееврейского слова тамариск равно 331, с чем, по–видимому, и связано указание на количество его ветвей.