Как только корабль был заполнен, небо нахмурилось, тучи сгустились, закружились ветра и полились первые струи дождя, скоро перешедшего в страшный ливень. Моря и реки переполнились водой, и та стала выходить из берегов. И только тогда люди поняли, как мудр был Сисифей и что им предстоит страшная гибель в пучине вод. Бросились было они тоже к кораблю, но было уже поздно. Вода заполняла все впадины земли, потом залила равнину, а затем стала подниматься к вершинам гор. Не могли помочь людям ни хрупкие лодки, ни мощные деревья, ни высокие холмы. Лодки тонули, деревья ломались, а холмы покрывались водой. А если кто на какое‑то время и спасался от гибельной стихии, тех умерщвлял голод, ибо нигде было невозможно найти никакой пищи. Не находя спасения, гибли мужчины и женщины, дети и старики. А корабль Сисифея поднялся вместе с водой и стал плавать по бескрайней водной поверхности, в какую превратилась вся земля. Сисифей и все остальные обитатели корабля жили дружно и спокойно, как повелел бог. Ни люди не пытались охотиться на находившихся здесь животных, ни те не намеревались нападать друг на друга. Так все вместе они и плавали, пока вода покрывала землю.
Шло время. И вот боги увидели, что погибли все люди и все животные, кроме семьи Сисифея и тех животных, которые были с ним. И боги решили положить конец потопу[536]. Атаргатис образовала в земле мощную расщелину, и вода тотчас начала туда собираться[537]. Постепенно стали освобождаться от нее горные вершины, в свои берега снова вместились моря и реки, показались верхушки деревьев, и вот, наконец, вся земля освободилась от воды. На суше оказался и корабль Сисифея. Сам Сисифей, его жены и дети сошли на землю. Он открыл входы в корабль, и все находившиеся там звери тоже вышли на землю. Над расщелиной Сисифей поставил алтарь Атаргатис и принес ей жертву[538]. От Сисифея и его семьи пошел нынешний человеческий род, а спасшиеся вместе с ним животные положили начало возрождению животного мира[539]. И постепенно земля снова приняла прежний вид, стала вновь населенной, но теперь люди уже не допускали столь явно прежних беззаконий и прежней наглости, стали почитать богов и соблюдать хотя бы самые примитивные нормы в отношениях друг с другом.
В память о всемирном потопе и чудесном спасении предка нынешних людей дважды в год в храм Атаргатис приносят воду из моря и справляют праздник[540].
Рождение Атаргатис [541]
На заре времен в Евфрат упало с неба огромное яйцо. Рыбы, увидевшие это, подплыли к нему и подняли его со дна реки. Оно было довольно тяжело, так что одной рыбе было с ним не совладать, и несколько рыб самых разных пород подхватили яйцо и, приблизившись к берегу реки, осторожно выкатили его на берег. Это увидели голубки. Они сели на поверхность яйца и стали согревать его своим теплом и высиживать находившийся внутри плод. Прошло много времени, и вот яйцо раскололось, и из него вышла богиня Атаргатис[542]. Она выделялась не только красотой, но и честностью и справедливостью. Пораженный этими ее качествами, Хадад[543] пообещал ей выполнить любое ее желание. Помня, что без помощи рыб и голубей она никогда бы не появилась на свет, Атаргатис пожелала, чтобы рыбы были подняты на небо, а также, чтобы и они, и голуби стали священными животными. Хадад согласился. Так на небе появилось созвездие Рыб, а вообще рыбы и голуби были причислены к миру богов, и люди с того времени их не едят.
Существует и другой рассказ о причине запрета есть рыбу[544]. Говорят, что Атаргатис, правя Сирией, была столь жестока, что запретила своим подданным есть рыбу. А по другому рассказу, дело было не в жестокости Атаргатис, а в ее ненасытной любви к рыбным кушаньям. Боясь, что ей самой не хватит рыбы, она приказала всем сирийцам, чтобы никто никакой рыбы не ел, а доставлял рыбу только к ее столу. Поэтому и возник обычай, что все поклонники Атаргатис приносят ей в жертву серебряные и золотые фигуры рыб. Жрецы же каждый день жарят рыбу и затем, хорошо ее приготовив и украсив, преподносят богине. Но они ее не сжигают на алтаре, а сами затем ее съедают.
Атаргатис и Сайм [545]
Однажды один очень красивый юноша приносил жертву богине Атаргатис[546]. В этот момент богиня увидела его и полюбила[547]. Плодом этой страсти стала дочь. Однако затем Атаргатис устыдилась этой связи и возненавидела и своего возлюбленного, и только что рожденную дочь. Она приказала утопить юношу, а девочку выбросить в скалистую пустыню. Но и этого ей показалось мало, чувство позора охватывало ее все больше, и Атаргатис, не выдержав таких страданий, сама бросилась в озеро. Но она не погибла, а превратилась в рыбу[548]. А девочка не погибла. В том месте, куда она была выброшена, свили свое гнездо голуби. И они решили спасти ребенка. Одни сели на нее и стали согревать своими крыльями, а другие полетели к стоявшей недалеко хижине пастухов. Когда голуби увидели, что пастухи покинули хижину, они влетели внутрь и взяли столько молока, сколько могли вместить их клювы. Вернувшись к ребенку, они стали вливать это молоко каплю за каплей в рот девочки. Так продолжалось не один день. Согретая и накормленная голубями, девочка росла. Когда ей исполнился год, голуби поняли, что одним молоком ее уже не накормить, и они стали потихоньку брать у пастухов кусочки сыра и приносить его ребенку. Вскоре пастухи увидели, что кто‑то ворует у них сыр. Они были чрезвычайно удивлены: ведь в округе, кроме них, не было ни одного человека. Они решили узнать, кто же такой этот странный вор. Когда почти все пастухи ушли следить за своими стадами, один спрятался в хижине и увидел голубей, отламывающих куски сыра. Он рассказал об этом своим товарищам. Тогда пастухи проследили, куда летают голуби с сыром в клювах, и увидели маленькую девочку изумительной красоты. Пастухи были поражены таким чудом и поняли, что оно не могло произойти без воли богов. Они взяли девочку и перенесли в свою хижину. Обо всем этом пастухи донесли начальнику царских пастухов. Тот, получив такое странное донесение, сам отправился в пустыню и увидел в хижине эту девочку. Ее красота поразила начальника пастухов, и он взял ребенка к себе и стал воспитывать как собственную дочь. Назвал он ее Сайм[549]. Так появилась на свет божество Сайм, дитя Атаргатис. А голубям, спасшим Сайм, люди стали воздавать божественные почести[550].
Комбаб и постройка храма в Бамбике
Жил когда‑то красивый юноша Комбаб[551]. И славен он был не только красотой. Несмотря на свою молодость, он прославился также доблестью на войне и мудростью в мирных делах. За все это царь высоко его ценил и считал одним из своих лучших друзей. Однажды жена царя увидела во сне богиню Атаргатис, которая повелела ей построить в городе Бамбике храм и угрожала за неповиновение всяческими несчастьями[552]. Царица, однако, не обратила на это никакого внимания, но вскоре заболела, и ни один врач не мог ее вылечить. Тогда царица поняла, что это Атаргатис карает ее за неподчинение велениям богини. Она призвала к своему ложу царя и рассказала ему о явлении Атаргатис и ее приказании, а затем дала обет самой отправиться в Бамбику и выстроить там храм. Как только царица произнесла слова обещания, ей стразу стало легче, и через некоторое время она выздоровела. Царь решил помочь во всем своей супруге. Однако сам он отправиться вместе с ней не мог. Поэтому он дал ей много денег и снарядил отряд воинов для ее охраны. Но нужно было отправить с ней человека, который ее охранял бы, помогал бы ей в делах строительства и, главное, которому он мог бы полностью доверять: ведь неизвестно, сколько времени пробудет царица вдалеке и не воспользуется ли кто отсутствием рядом с ней ее мужа. И царь вспомнил о Комбабе.
536
Лукиан не упоминает, сколько времени продолжалось плавание Сисифея. В шумерском мифе потоп продолжался семь дней и семь ночей. В вавилонском варианте сам потоп тоже продолжался семь суток, но еще столько же времени Утнапишти и сопровождавшие его животные не могли выйти из своего судна, пока вода не спала. Библейский потоп продолжался сорок дней, но еще не меньше семи дней Ной был вынужден выжидать в ковчеге, пока не появилась возможность из него выйти. В оригинале сирийского мифа срок явно тоже был указан, но Лукиана эта деталь не интересовала, и он ее опустил.
537
Рассказ о расщелине, в которую ушла вода потопа, как кажется, связан с храмовым преданием святилища Атаргатис в Бамбике.
538
Сооружение алтаря в благодарность за спасение является общей чертой этого мифа у различных народов. Но ближе всего этот рассказ опять же к повествованию о Ное.
539
Сисифея Лукиан называет родоначальником ныне живущего поколения людей. То, что он по воле богов или верховного бога принял на свой корабль по паре всех животных, явно говорит о том, что эти животные положили начало всему нынешнему животному миру. Этого мотива практически нет в месопотамских сказаниях. И шумерский Зиусудра, и вавилонский Утнапишти после своего спасения получили бессмертие, но поселены были за пределами земного мира. Так что фактически к нынешнему человечеству они отношения не имеют. Библейский же Ной, как и сирийский Сисифей, стал родоначальником всего послепотопного человечества. Можно, по–видимому, говорить, что в западносемитской среде старый месопотамский миф преобразился и из рассказа лишь о спасении праведника превратился в сказание о возникновении нынешних поколений людей, сменивших тех, кто грешил и творил беззакония.
540
Сказание о потопе тесно связано с храмом Атаргатис и первоначально являлось, видимо, частью священного предания этого храма.
541
Рассказ о рождении Атаргатис приводит римский писатель Гигин, который называет богиню Венерой, но прибавляет при этом, что ее потом стали называть Сирийской богиней, а это, несомненно, Атаргатис.
542
Уже говорилось, что представление о первоначальном яйце было свойственно многим народам, в том числе финикийцам. Может быть, в этом явно переработанном сначала греческим (или греческими), а затем латинским автором сирийском мифе в действительности речь шла о творении мира или об одном из этапов этого творения.
543
Гигин называет бога Юпитером. Греки отождествляли с Зевсом, а римляне с Юпитером Хадада. Поэтому ясно, что в сирийском (точнее, арамейском) оригинале мифа упоминался именно этот бог.
544
Два последующих варианта рассказа о причине запрета есть рыбу изложил греческий писатель Афиней. В первом случае он ссылается на философа II в. до н. э. Антипатра и его книгу «О суевериях». Антипатр происходил из города Тарса на юго–востоке Малой Азии и очень близко от границ с Сирией, что могло ему помочь узнать те или иные сказания сирийцев. Он принадлежал к стоической школе, которая отличалась своим рационализмом, и это, по–видимому, подвигло его на столь рационалистическое объяснение непонятного для образованного грека отказа есть рыбу. Источник другого рассказа Афинея — Мнасей. Этот автор собирал самые различные мифы и рассказы о чудесах и в своих книгах располагал их в географическом порядке. Одной из таких книг была «Об Азии», на которую ссылается Афиней. Мнасей в духе одного из направлений тогдашней философии считал богов смертными людьми, которые по тем или иным причинам позже были обожествлены. Характерно для Мнасея саркастическое замечание, что жрецы после жертвоприношения потом сами съедают поднесенную богине рыбу. О поклонении сирийцев рыбам, связанным с Атаргатис, говорит и Лукиан.
545
Этот рассказ приводит греческий историк Диодор. Он вставлен в ту часть его исторического сочинения, в которой речь идет о мифической предыстории мира, а именно в книгу, где излагаются в греческой переработке мифы, относящиеся к Азии.
546
Диодор называет богиню Деркето. Греки отождествляли Атаргатис с Герой или Афродитой или некоторыми другими богинями. Но это было далеко не всегда. Они понимали, что сирийская богиня все‑таки несколько иная, чем привычные им обитательницы Олимпа. В таком случае они чаще всего именовали ее Деркето, не совсем правильно восприняв ее арамейское имя.
547
По Диодору, нечестивую любовь к юноше внушила Деркето Афродита. Однако это уже явно греческая переработка сирийского мифа. В сирийской мифологии сама Атаргатис–Деркето являлась богиней любви. Юношу, ставшего жертвой богини, иногда называют Ихтисом. По–гречески «ихтис» означает «рыба», так что ясно, что такое имя юноша, который позже будет брошен в воду, мог получить только в устах грека, но никак не арамея.
549
Диодор называет девочку Семирамидой и включает рассказ о ее рождении, чудесном спасении и воспитании в повествование об этой царице. Рассказы об ассирийской царице Семирамиде были очень популярны у греков. Обычно считается, что в образе Семирамиды отразились воспоминания о реальной царице Шаммурамат, правившей в IX в. до н. э. Но в греческой литературе Семирамида давно превратилась в чисто легендарную фигуру. Ее супруга Нина греки вообще считали первым царем Азии. Повествование о Нине и Семирамиде наполнено рассказами о разнообразных военных и мирных деяниях, которые или вовсе были мифическими, либо совершались совершенно другими персонажами и много позже. Само правление Семирамиды стало для греков синонимом очень давнего времени. Исследователи полагают, что включение рассказа о рождении и судьбе Сайм в историю Нина и Семирамиды объясняется тем, что греческий писатель (едва ли сам Диодор, скорее, кто‑то из тех, чьи произведения он использовал) связал не известное ему имя арамейской богини с хорошо известным именем Семирамиды. Греческие и римские писатели порой относили ко времени Семирамиды события, более или менее точная дата которых неизвестна, но которые происходили в далекой, часто сказочной, древности.
550
О том, что голуби наряду с рыбами считались в Сирии священными, говорят и другие греческие и римские писатели.
551
Имя главного героя этого рассказа Лукиана вызвало большую дискуссию среди ученых, поскольку это важно для понимания природы этого персонажа. Иногда его связывают с героем месопотамского эпоса Хумбабой, который жил в Кедровых горах к западу от Месопотамии, т. е. в районе Ливана, и с ним сражался герой Гильгамеш. Однако Хумбаба в этой поэме предстает как страшный великан, чей голос — ураган, уста — пламя, а дыхание — смерть. Это совершенно непохоже на прекрасного юношу Комбаба. Конечно, возможно, что Комбаб был каким‑то местным, еще доарамейским божеством, «владыкой» гор, который воспринимался месопотамскими сказителями как воплощение ужаса и враждебной силы, но который для местных жителей представал в совершенно другом облике. Однако никаких доказательств в пользу такой возможности не имеется. Другие исследователи связывают Комбаба не с Месопотамией, а с Малой Азией. У хеттов, чья культура, несомненно, оказала значительное влияние на сирийскую, была богиня Кубаба, которая позже у фригийцев, населивших центральную часть Малой Азии, преобразовалась в Кибебу, а греки и римляне, заимствовав этот культ, именовали ее Кибелой, или Великой Матерью. Сходство между этой богиней и Атаргатис было действительно очень велико, ибо они обе имели одну и ту же суть — быть богиней–матерью, которая в своей первоначальной основе являлась богиней плодородия. В культе Кибелы большую роль играли оскопившие себя жрецы — галлы. То, что культ Кибелы оказал влияние на культ Атаргатис, несомненно. Как дальше рассказывается в повествовании Лукиана, Комбаб оскопил себя, что сделал и возлюбленный Кибелы Аттис. Далее Лукиан упоминает об Аттисе как об одном из возможных создателей храма в Бамбике. Но все же в рассказе речь идет не о богине, а о юноше, посвятившем себя ей. Он похож на Аттиса, но не на саму Кубабу–Кибелу, а это хорошо объясняется особенностями культа богини–матери у различных народов, что совсем не обязательно связано с чужеземными влияниями. Вопрос надо оставить открытым, но все‑таки гораздо больше оснований считать основу всего этого сказания местной, сирийской.
552
Лукиан, рассказывая эту историю, называет царицу Стратоникой. Это было совершенно историческое лицо — жена царя Селевка I и его сына и преемника Антиоха I. В 299 г. до н. э. Селевк женился на Стратонике, дочери своего недавнего врага Деметрия. Это, как было обычно в те времена, был чисто политический брак. От этого брака родились сын и дочь. Несколько позже Селевк уступил Стратонику своему старшему сыну Антиоху. Раскрашенную в романтические краски историю этого события рассказывает Лукиан, предваряя этой историей повествование о строительстве храма. Он говорит, что Антиох страстно влюбился в свою мачеху, но никак не хотел никому открыть свою пагубную страсть. От этого Антиох заболел, но так как никаких видимых признаков болезни не было, врач догадался, что причиной болезни является неразделенная любовь, а затем выявил предмет этой любви — царица Стратоника. Врач сумел убедить царя в необходимости ради спасения жизни сына уступить ему свою жену. Царь так и сделал, уступив Антиоху не только собственную жену, но и царство. Эту же историю рассказывают Плутарх и Аппиан, назвав имя не только царя и его сына (Лукиан их не называет), но и врача, каким был Эрасистрат, внук великого философа Аристотеля и один из самых знаменитых медиков того времени. Правда, Селевк уступил сыну не все свое царство, а лишь управление восточными территориями своего государства, что гораздо больше соответствует истине. А Плутарх свой рассказ об этом событии заключает словами царя, что если Стратоника выскажет по этому поводу неудовольствие, то пусть ей объяснят, что все решения царя прекрасны и справедливы, ибо принимаются для общего блага. В этой истории, несомненно, существует историческое зерно. В любом случае она не является сирийским мифом. Рассказ же о царице и Комбабе имеет все черты мифа, и «привязка» его к имени и времени исторической царицы явно относится к более поздней эпохе. Эта «привязка», возможно, возникла из‑за того, что храм в Бамбике был позже перестроен и расширен (в частности, была построена новая стена), и очень может быть, что это произошло по инициативе Стратоники.