Серж Шенеман, корреспондент газеты «Нью-Йорк тайме»:
— Мисс Аллилуева, в своем заявлении вы сказали, что во время вашего пребывания вы были в руках… или вами манипулировали, в частности, ЦРУ (если я не ошибаюсь, вы упомянули ЦРУ), и вам не дали возможности поселиться в небольшой нейтральной стране, насколько я помню, вы упомянули Швейцарию. Не могли бы вы сказать, кто и каким образом помешал вам сделать это?
Аллилуева [8]:
— Я уже сказала, что с самого первого момента, как только попала в Соединенные Штаты, я оказалась в руках, во-первых, очень сильной адвокатской фирмы из Нью-Йорка, которая была, так сказать, рукой правительства во всем этом. Еще в Швейцарии в 1967 году мне дали подписать ряд легальных бумаг, смысла которых я не могла понять, и этот смысл не был мне объяснен. Эти документы, подписанные мною, поставили меня в положение совершенной бесправности: как автор, я лишалась всех прав на свою книгу, я должна была делать то, что эта фирма говорила. Я помню, как мне предложили поехать туда, потом поехать сюда. Я бы хотела первые месяцы быть в Нью-Йорке, чтобы посмотреть этот город и все, что там есть. Нет, меня все время пересылали из одного места в другое, что было все малоинтересно.
Дальше. Моя первая книга мемуаров «Двадцать писем к другу». Эта фирма находилась в очень тесном контакте и с Государственным департаментом, и с ЦРУ. Дальше возник вопрос о второй книге, потому что мои мемуары о детстве и о семье Америку не удовлетворяли. Написание книги «Только один год» было буквально коллективным творчеством. Моими страницами была глава об Индии. Тут я писала все, что хотела. В дальнейшем мне начали говорить и подсказывать, что писать, чего не писать, исключить всю историю о том, как мы летели из Дели через Рим в Швейцарию, что и почему. Рукопись читалась и перечитывалась целым рядом лиц, большинство из которых я упомянула в конце, выразив им всем ироническую благодарность, против чего они не возражали. Но некоторые лица были там даже не упомянуты, потому что не принято называть имена лиц, которые работают в Интеллидженс.
Итак, попробуем проанализировать ответы. Маловероятно, что рукопись предназначалась для опубликования в СССР, во всяком случае, в тот период. Аллилуева попала в двойственное положение. С одной стороны, в рукописи была предпринята попытка в духе развенчания культа личности осудить сталинские репрессии, приведшие к огромным жертвам. И это было сказано в 1963 году. А с другой стороны, уже с 1964 года вплоть до выезда автора из страны в 1967 году начался период замалчивания и тихого оправдания сталинизма. Как историк, как писатель, Светлана, видимо, стояла перед выбором: обречь свое произведение на неизвестность или сделать роковой шаг, за которым могла открыться совсем иная страница ее биографии. Ведь как писателя ее до 1967 года в нашей стране не знал никто. Для очень многих она была только дочерью Сталина, и внимание к ее персоне, несмотря на незаурядные способности, было диаметрально противоположным тому, чего она хотела. Так что, думаю, рукопись попала за рубеж не случайно. Теперь попытаемся представить ситуацию, что рукопись была бы опубликована за рубежом, когда автор — в СССР. На примере Б. Пастернака и даже бывшего Первого секретаря ЦК КПСС Н. С. Хрущева мы знаем, как и чем это кончается. Могла, наверное, это предположить и С. Аллилуева, которая обладала волевыми качествами, необходимыми для решающего выбора.
Это во многом подтверждается и тем, что она стремилась за рубежом активно писать, заниматься фотографией, языками. Как показывает анализ ее жизни и деятельности после 1967 года, кое-что ей удалось, но далеко не все, что, вероятно, заставило ее сказать через много лет: «Моя жизнь за границей постепенно утрачивала всякий смысл. Моей целью было не обогащение, а жизнь среди писателей, художников, интеллигенции. Однако из этого ничего не вышло».
В самых невероятных вариантах и в самых немыслимых интерпретациях ходят по рукам перепечатанные записки С. Аллилуевой «Двадцать писем к другу», «Только один год». Многие советские граждане из самых различных городов и сел СССР ссылаются на них.