Боже, какие битвы с ним я вел! Но всегда чудовище одолевало меня и гнало с жадностью за новой жертвой. А после того, как луна утрачивала полноту, власть этого существа надо мной внезапно прекращалась — чтобы возобновиться по прошествии изведанного цикла!
С тех пор я скитаюсь по миру — бегу, спасаюсь, тщусь убежать. И всегда волчий демон следует за мной, овладевая мною в полнолуние. Боги, какие страшные деяния я совершил! Я бы уже давно свел счеты с такой проклятой жизнью, но не смею, ибо душа самоубийцы проклята вдвойне, а демон не оставит меня даже в адских широтах. Что, если мое мертвое тело будет вечно бродить по земле, движимое вселившейся в него душой оборотня — есть ли на свете вероятность ужаснее? Более того — я, кажется, невосприимчив к оружию людей. Мечи пронзали меня, кинжалы рубили меня; я весь в шрамах — но ни разу никто не сразил меня наповал. Однажды в Германии меня арестовали и заточили в каземат. Мне пообещали отрубить голову — с какой бы радостью я принял эту участь! Увы, я долго пробыл там, долго — пока не настало полнолуние. Демон вновь вселился в меня. Ему ничего не стоило порвать железные цепи, взломать засовы — я перебил тюремную стражу и бежал… Я странствовал по всему миру, сея лишь страх и смерть на своем пути. Решетки и цепи не способны меня удержать. Кровожадный демон связан со мной до конца времен.
В отчаянии я принял приглашение дона Винсенте. Видите ли, о моей ужасной двойной жизни не знает никто: ни одна живая душа не узнала бы меня в обличье демона, а из тех, кто наблюдал меня в нем, лишь единицы прожили хоть сколько-то долго, чтобы еще успеть поделиться пережитым… Мои руки обагрены, моя душа обречена на вечное пламя, мой разум разрывается от раскаяния за мои преступления. И все же я ничего не могу сделать, чтобы помочь себе. Конечно, Пьер, ни один человек не знал такого ада, какой ведом мне.
Да, это я убил фон Шиллера и почти убил Марситу. Что меня остановило — не могу сказать, ибо прежде я умерщвлял без разбору и мужчин, и женщин. С вашей стороны будет очень благоразумно прямо сейчас — покуда я человек, а не неуязвимый полуволк, — оборвать мои страдания. Поверьте, я благословлю вас, испуская последний вздох.
— Я все еще не могу убить безоружного человека, ничего лично мне не сделавшего! — вскричал я.
Губы де Монтура искривила горькая усмешка:
— Нет?.. Стоило ожидать. Как бы там ни было, теперь вы знаете мою историю.
Да, теперь я знал — и от этого знания просто голова шла кругом. Оставляя де Монтура, я не мог сказать, правильно ли поступаю. Скорее всего, со временем живущий внутри него оборотень погубил бы нас всех, однако я не мог заставить себя рассказать обо всем дону Винсенте.
В глубине души мне было жаль нормандца.
Итак, я хранил молчание, и через несколько дней мне подвернулся случай встретиться с хозяином замка и поговорить с ним. К тому времени этот черный дьяволенок, Гола, начал проявлять плохо скрываемое волнение, как будто отчаянно хотел рассказать о чем-то, но не мог — или же не осмеливался. Его будто слегка настораживал де Монтур, да и меня поначалу — но я вскоре обрел присутствие духа и неожиданно для себя крепко сдружился с этим отчужденным от жизни, угрюмым человеком.
Шли дни. Мы пировали, пили, выезжали на охоту, и вот однажды вечером де Монтур пришел ко мне и молча указал на восходящую луну.
— Послушайте, — сказал он, — у меня возникла идея. Я сделаю вид, будто отправляюсь в джунгли на охоту, буду отсутствовать несколько дней. Но той же ночью я вернусь в замок, и вы должны будете запереть меня в подземелье, которое используют как склад.
Так мы и поступили. Два раза в день я ухитрялся незаметно пробираться к нему, неся воду и снедь. Де Монтур настаивал на том, чтобы и при свете дня не покидать погреба, — да, демон ни разу не овладевал им в дневное время и, скорее всего, был бессилен под солнцем, но и этот исчезающе малый риск нормандец пожелал исключить.
В это время я начал замечать, что мерзкий Карлос, тот племянник дона Винсенте, с повадками вертлявой крысы, настойчиво навязывается своей двоюродной сестре Изабелле, воспринимавшей его ухаживания с явной неприязнью. Я откровенно презирал его и мог бы вызвать на дуэль в любой момент, но решил, что это не мое дело. Изабелла же, казалось, боялась этого неприятного типа.
Мой старый друг Луиджи страдал от любви к этой стройной миловидной девушке, но Изабелла делала вид, что не обращает на это внимания, и бедняга томился все сильнее день ото дня.
Де Монтур, заточенный по собственной воле в погребах, ночами пытался взломать крепчайшие засовы на своей двери, а днем отсыпался в изнеможении.