На второй фотографии из глубокой тени проступал вход в пещеру, плотно загороженный валуном. На тропинке виднелась вереница следов. Я вооружился лупой и пригляделся. Мне показалось, что они похожи на вдавлины на первом снимке, но я не мог за это поручиться. На третьей я не обнаружил никаких следов и несколько минут рассматривал каменный круг, красовавшийся на вершине горы. Экли не побоялся взобраться на самый высокий лесной пик, окруженный меньшими холмами. Трава около ровных камней пожухла и расстилалась по земле.
Если следы взволновали меня до глубины души, то камень, найденный в лесистой чаще на Круглом холме, откровенно изумил. Экли сфотографировал его в своем кабинете на фоне книжных полок и стоявшего в нише бюста Мильтона. Высота этого снятого крупным планом и вертикально поставленного камня составляла чуть более фута. Я обратил внимание на его шероховатую поверхность, но не решился бы определить ни его фактуру, ни то, как он был выточен. Скажу лишь, что с камнем такого цвета и формы я столкнулся впервые. В нем было что-то неземное, чуждое нашему миру. Я перевел взгляд на письмена, но сумел расшифровать лишь несколько фраз, вызвавших у меня невольный трепет. Конечно, не я один читал страшный и отвратительный «Некрономикон» безумного араба Абдулы Альхазреда, и возможность подделки отнюдь не исключалась. Тем не менее я с ужасом подумал о богохульных символах, родившихся в ту давнюю-давнюю пору, когда ни Земли, ни других планет еще не было и во Вселенной господствовал хаос.
На трех из пяти оставшихся фотографий Экли заснял болото и горы. Я вновь воспользовался лупой и заметил на дорожках и в гати слабые отпечатки когтей. Они то выступали, то терялись из виду, и это не могло не испугать. Еще на одном снимке вдавлины обозначились на участке земли перед домом Экли, но изображение оказалось на редкость расплывчатым. Он писал, что в ту ночь собаки зашлись в злобном лае, утром он сфотографировал следы, однако остался недоволен снимком. Похоже, впрочем, что никаких отличий от вдавлин, оставшихся в лесу, в этих отметинах не наблюдалось. На последней фотографии я увидел двухэтажный белый дом Экли с мансардой, построенный лет сто с четвертью тому назад. Вымощенная дорожка вела к резной георгианской двери. На лужайке разлеглись большие собаки-ищейки. Рядом с ними стоял добродушного вида пожилой мужчина. Мне бросилась в глаза его аккуратно подстриженная седая бородка. Нетрудно было догадаться, что это сам Экли, заснявший себя с помощью отводной трубки с лампочкой.
Я отложил фотографии и принялся читать объемистое письмо. Не скрою, мне понадобилось три часа, чтобы побороть охвативший меня ужас. Поверьте, я нисколько не преувеличиваю. Если в первом послании Экли лишь вкратце перечислил факты, то теперь не поскупился на подробности. Он описал разговор, подслушанный в лесу, и воспроизвел транскрипцию непонятных слов. Поделился впечатлением от розовых туловищ Крылатых тварей, мелькнувших перед ним в сумерках на одной из горных вершин. Изложил длинный монолог покончившего с собой сумасшедшего агента и снабдил этот жуткий «космический» рассказ собственными комментариями. Страницы письма пестрели именами и названиями, которые мне уже приходилось слышать в связи с таинственными событиями седой старины. Он упомянул Юггот, Великого Ктулху, Тзаттогуа, Йог-Сотота, Р'лайх, Ньярлатхотепа, Азатот, Хастура, Йана, Ленга, озеро Хали, Бетмуру, Желтый Знак, Л'мур-Катулоса, Брана и Магнум Инноминандум. Все они исчезли в безднах минувших тысячелетий, их поглотили бескрайние просторы иных, древних миров, о которых смутно подозревал лишь безумный автор «Некрономикона». Экли поведал мне, как заструились первые родники, как они слились в потоки и как из этих потоков возникли реки и моря – источники жизни на Земле.
Немудрено, что от чтения письма моя голова пошла кругом и, даже не пытаясь что-либо объяснить, я поверил во все чудеса и нелепицы. Живость его описаний завораживала, но в то же время Экли старался сохранять объективность истинного ученого, далекого от фанатизма или экзальтации, и меня подкупил его ровный, спокойный тон. Когда я прочел письмо до конца, мне стал понятен его страх. Я решил, что должен помочь ему удержать других от поездки в Вермонт и рассказать, как опасны эти проклятые пустынные горы. С тех пор прошло немало времени, и первое впечатление поблекло. Вспоминая о пережитом, я вновь и вновь задаю себе вопросы и не могу избавиться от сомнений, но и сейчас не рискну процитировать несколько отрывков из его письма. Скажу больше, я не в силах даже переписать эти отрывки. Я рад, что письма, пластинка и фотографии пропали, и от всей души желаю, чтобы никто не узнал о новой планете неподалеку от Нептуна. Причины я объясню чуть позже.