Он засмеялся довольный своему экспромту, остальные тоже с готовностью захихикали.
– Ну что Вы? У меня не было никаких таких намерений, я хотел только Вас поздравить…
– Не было никаких намерений? А мы сейчас это проверим…
Он подозвал кого-то, наверное, своего адъютанта и что-то сказал ему на ухо. Тот убежал и минут через десять пришел с каким-то военным в черном халате и с чемоданчиком.
– Для начала мы тебе сделаем нормальную прическу. Потом дальше будем разговаривать.
Тюремный парикмахер, которым оказался тот самый военный в халате, за считанные минуты лишил Костаса его шикарной шевелюры. После этой унизительной экзекуции майор критически посмотрел на студента и сказал с усмешкой:
– Вот теперь ты настоящий православный грек.
Все пьяно загоготали.
– На вот выпей за мое здоровье, да не просто так, а произнеси тост.
– Да здравствует Греция! Да здравствует господин майор!
– Я что-то не слышу радости и особого энтузиазма в твоем голосе, искренности в нем нет. Ну ладно, ты за меня выпил. А где подарок? Перстень – это мне твой отец подарил. А ты что мне подаришь?
– Я могу спеть для Вас.
– Валяй, но только пой наши, греческие песни. Если начнешь петь на иностранном языке – пристрелю. Для подтверждения серьезности своих слов, он вытащил из кобуры пистолет, снял с предохранителя и положил на стол перед собой.
Костас из последних сил терпел все эти издевательства и был готов взорваться в каждую секунду, а тут еще такой случай представился, вот сейчас он может схватить пистолет и выстрелить в эту наглую тупую физиономию ненавистного Циклопа. И только неотступная мысль об Элен удерживала его от этого крайнего шага. Ведь он пришел сюда, чтобы хоть что-то узнать о жене, попытаться вытащить ее отсюда. И он все выдержит, и через все пройдет ради нее, ради их любви.
– Ну, давай пой, чего ждешь. Если хорошо споешь, и мне понравится, я выполню любую твою просьбу, я ведь знаю, что ты сюда не из-за подарка пришел. Но если не понравится – я тебя расстреляю.
Он опять мерзко захохотал. Вдруг Костасу показалось, что он уже где-то слышал этот отвратительный смех. Но то, что он впервые видел Спироса, можно было биться об заклад.
– А Вы выполните свое обещание?
– Слово офицера.
Майор ухмыльнулся и подмигнул собутыльникам.
– Но мне нужен какой-нибудь музыкальный инструмент. Бузуки, например.
Спирос распорядился, и мгновенно принесли инструмент.
Костас начал петь. Он никогда еще так не пел, и никогда еще у него не было такого вдохновения. У Костаса опять, как в день знакомства с Элен, было ощущение, что он поет только для нее. Он пел все громче и громче. Спирос и его сослуживцы прекратили пить и есть, сидели не шелохнувшись, полностью обратившись в слух. Заключенные в камерах прильнули к тюремным окнам, сторожевые овчарки перестали лаять, голуби слетели с крыши и расселись на подоконниках начальника, как будто специально, чтобы послушать пение Костаса.
Прошло уже три часа, а он все пел и пел, и уже все пальцы были стерты в кровь, сел голос… Потом он сказал:
– А сейчас я спою вам свою новую песню, которую посвятил своей горячо любимой жене, она называется «К моей Эвридике».
И он вновь запел, и как будто и не было тех трех часов, и он уже не чувствовал боли в пальцах и голос его был снова свежим и звонким. Костас пел о том, как страдает без любимой, как ему плохо, и белый свет не мил, и что он ищет ее днем и ночью, и будет искать всю жизнь, пока не найдет, и они непременно встретятся и обязательно будут вместе, если не на земле, то на небе… И, как будто, разгладились грубые лица тюремщиков, просветлели, появилась в их бесцветных глазах какая-то чуждая им одухотворенность, и унеслось их сознание куда-то далеко-далеко, где они когда-то были молодыми, любили и были любимы, и были полны надежд и чаяний на добрую, светлую и счастливую жизнь…
И, еще и еще, исполнял он на бис эту песню. И уже совсем обессиленный и опустошенный замолчал, сделав заключительный поклон. Слушатели, не сразу выйдя из транса, азартно и громко зааплодировали. Спирос тоже расчувствовался, по-отечески обнял Костаса и сказал:
– Молодец! Мне и моим друзьям понравилось твое пение. Ты прямо как тот Орфей. И я сдержу слово офицера. Так зачем же ты ко мне пожаловал?
Костас рассказал ему об Элен, когда и как была арестована, и что она ни в чем не виновата, и если господин начальник будет добр, то он разрешит им встретиться, а может быть, даже совсем отпустит ее домой.
Спирос подозвал своего адъютанта и что-то долго шептал ему на ухо. Тот ушел.
– Я все понял. Я выполню свое обещание. Я отпущу твою жену. Только у меня есть одно условие. Ты пойдешь через вон тот плац к тюремным воротам, – он показал рукой в окно – не оглядываясь, а твоя жена последует за тобой. Но если до выхода из ворот тюрьмы ты оглянешься – она будет застрелена. Ты согласен?
– Спасибо, господин майор, конечно, я согласен, я полностью полагаюсь на Ваше благородство.
– Вот и хорошо. Сейчас приведут твою Эвридику. А пока давай выпьем на прощанье.
Он налил себе и Костасу по полстакана узо – вонючей греческой самогонки, они, молча, не чокаясь, выпили. Тут вернулся адъютант и доложил, что все готово.
– Ну, с богом. Сейчас тебя проводят к выходу из здания, там сразу начинается плац, и ты медленно пойдешь, как мы и договаривались, не оглядываясь. А я буду смотреть в окно, если оглянешься…– он ласково погладил рукой лежащий на столе пистолет, – ну, ты все знаешь…
Когда Костаса выводили из здания, он краем глаза сбоку увидел высокую женскую фигуру в черном длинном одеянии с капюшоном на голове, полностью скрывавшем лицо. У него екнуло сердце. Неужели это Элен? – с надеждой подумал Костас. Раздалась команда:
– Пошел!
Он медленно, весь, обратившись в слух, с трудом, от страха и напряжения, передвигая одеревеневшие ноги, вступил на плац. Заслышав за собой тихие, легкие, явно женские шаги, он обрадовался и немного успокоился. Прикусив до крови нижнюю губу, чтобы раньше времени не заговорить с Элен, он шел по, казалось, бесконечному плацу, представляя, как совсем уже скоро обнимет свою обожаемую жену. Вот и конец плаца, Костас перешагнул через ограждавший его бордюр, сделал еще несколько шагов, и вдруг услышал, как Элен громко вскрикнула, видимо она запнулась за бордюр. Костас помимо своей воли, машинально оглянулся, в тот же миг прогремела пулеметная очередь, девушка еще раз вскрикнула, упала как подкошенная и замолчала. Он уже, ничего не соображая, бросился к ней, приоткрыл ее капюшон и обомлел, это была не Элен. Костас стоял на коленях перед только что погибшей девушкой, он был в полной растерянности, совершенно не понимая, что происходит. Конечно, было безумно жаль эту неизвестную ему женщину, но с другой стороны, это значило, что его жена еще возможно жива…
За его спиной раздался знакомый смех, он оглянулся, это был весьма довольный собой и своей шуткой Спирос с друзьями. И тут Костаса осенило, он вспомнил, где уже слышал этот мерзкий хохот.
– Я все понял, я тебя узнал, это ты убил мою Элен!
– Что? Что ты сказал? Да, как ты смеешь, сопляк?
Циклоп выхватил пистолет и всю обойму с яростью разрядил в Костаса, но и на этом не успокоился, в бешенстве, сверкая единственным глазом, хрипя и брызгая слюной, он стал топтать коваными сапогами уже безжизненное тело.
Но Костасу было уже все равно, его душа стремительно летела к Элен, к его Эвридике. Для того чтобы, наконец, им снова встретиться, пусть и на небе, и уже больше никогда не расставаться…
Павел Ремнев
Подвиг
В потоке теплого воздуха Дима вышел из метро и расстегнул куртку. Для ранней весны было очень тепло, даже жарко. Большое мартовское солнце стояло в зените, и с крыш неспешно капало: к мокрому асфальту протянулись длинные сосульки, похожие на длинные старческие пальцы с уродливыми артритными суставами.